Холлингсворт поправил лампу, сдвинув абажур так, чтобы свет падал на стол между ним и Маклеодом. Разговор он продолжил куда более любезным тоном:

— Ну вот, между прочим, в отличие от большинства людей, я на такого человека свысока не смотрю. В конце концов, у каждого из нас свой характер, свои недостатки. Не нужно просто упрямиться и гордиться этими недостатками. Большую часть жизни вы были человеком глубоко несчастным, вам и по сей день не хочется признаваться себе в том, что так случилось только по вашей собственной вине. Вот вы и обвиняете во всем общество. Уверяю вас, это не единственный способ решить ваши личные проблемы. Вы могли бы жить гораздо лучше и интереснее, могли бы и можете даже сейчас. Главное для этого — осознать, что люди вокруг вас ничем и ни в чем вам не уступают. Они такие же, как вы, и нет никакого смысла работать, как вы изволите выражаться, «на будущее». Не нужно пытаться изменить мир даже ради окружающих.

Холлингсворт положил руку на стол. Казалось, он ласково и нежно, как живую, поглаживает столешницу.

— Скромность — вот высшая добродетель, — напомнил он Маклеоду. — Больше скромности, дружище. Не нужно стремиться к недостижимому. Если бы тот человек пришел ко мне и спросил, как жить дальше, я бы отвел его в сторонку и сказал, что все может стать намного лучше, если он перестанет пытаться удовлетворить свое ненасытное тщеславие и будет жить как все. По крайней мере, как все нормальные люди. На самом деле, никому из нас неведомо, что творится в глубине его собственной души. — Для большей убедительности Холлингсворт постучал себя ладонью по груди. — Иногда это незнание играет с нами злую шутку. Вот лично я, например, не дам и двух центов за все ваши статьи, вместе взятые. Я парень простой, без претензий, и именно поэтому я на самом деле умнее, чем сотня таких умников, как вы. — Его обычно бледное лицо раскраснелось. — Можете выбросить свою теорию на помойку, — неожиданно требовательно заявил он. — Вспомните простые как мир истины и правила: уважайте, например, своих родителей.

— Он абсолютно прав! — воскликнула вдруг Пенни. — И одновременно не прав. То есть… Я хотела сказать… — Она вдруг замолчала, явно удивленная тем, насколько быстро ее мысль куда-то спряталась при первых же звуках ее собственного голоса. Покраснев от осознания, что не может выразить в словах то, что хочет сказать, она уставилась на свои руки и, как обычно, стала сосредоточенно выковыривать грязь из-под ногтей.

Маклеод вымучено улыбнулся:

— У вас сигаретки не найдется? Похоже, я свои уже докурил.

— Почту за честь. — Холлингсворт одним движением протянул Маклеоду пачку с сигаретами и зажигалку.

— Скажите, вы можете назвать себя реалистом? — спросил Маклеод как-то мечтательно.

— По-моему, именно так и следует меня называть.

— Следовательно, с философской точки зрения вы верите в реальность этого мира.

— И под этими словами, — вздохнул Холлингсворт, — я готов подписаться.

— В тот мир, который существует отдельно от нас и независимо от нас.

— Да-да, именно это я и хотел сказать.

— А вот и нет, — вполне уверенно заявил ему Маклеод. — Я хочу обратить ваше внимание на то, что нельзя отрицать право кого бы то ни было на познание законов этого мира и принципов взаимодействия его частей. Психологический базис человека, о котором вы так упорно мне толкуете, может оказаться тем самым увеличительным стеклом, а впрочем, вполне вероятно, и кривым зеркалом, при помощи которого этот человек более полно увидит те самые отношения и законы.

— У меня такое ощущение, что вы пытаетесь меня запутать, — прищурился Холлингсворт.

Маклеод просидел молча, наверное, с минуту, а затем, судя по всему, воодушевленный пусть и небольшим, но вполне осязаемым успехом своей контратаки, посмотрел на Холлингсворта с улыбкой:

— Я хочу произнести речь в свою защиту.

— Нет, — отрезал Холлингсворт, едва не подпрыгнув на стуле. — Мы за сегодняшний день ни к чему не пришли и не обсудили даже самые важные моменты, имеющие прямое практическое значение. В общем, мой ответ таков: речь в защиту вам не требуется.

— Я настаиваю на соблюдении своих прав.

— Для начала вы должны выполнить поставленные вам условия.

Маклеода опять бил тик. Один его глаз непроизвольно моргал, а вытянув перед собой руку, он ничего не мог поделать с дрожащими пальцами.

— Я готов, — заявил он, — но я хотел бы знать, попадет ли эта вещь непосредственно к вам или же будет передана в распоряжение вашей организации.

— Я еще не решил, — сказал Холлингсворт, — но это не должно иметь для вас никакого значения. Вам придется добровольно согласиться с любым из оглашенных нами вариантов — или никакой речи в защиту.

— Хорошо, я согласен с любым из вариантов. — Маклеод пожал плечами. — Могу ли я продолжить?

Холлингсворт кивнул.

— Видите ли, — начал Маклеод, — когда-то я уже заготовил для себя последнее слово. Мне казалось, что я буду зачитывать его в несколько другой обстановке. Я даже составил себе черновой набросок. Начиналась моя речь так: «Сограждане, товарищи! Полагаю, величайшая несправедливость кроется в том, что такой ренегат, как я, подлый шакал, позоривший наше святое дело, получает возможность раскрыть свой поганый рот». — Рот Маклеода в эту минуту действительно открылся в каком-то беззвучном подобии смеха. — Одно из немногих преимуществ ситуации, в которой я оказался на сегодняшний день, состоит в том, что я могу позволить себе не тратить время попусту на извинения за то, что я натворил в прошлом. Что было, то было. А за время, что мне отпущено здесь и сейчас, я бы хотел сосредоточиться лишь на одном аспекте защиты того, что в моей жизни еще имеет смысл и что мне по-прежнему дорого. Я хочу успеть огласить те выводы, к которым я пришел на основании своего жизненного опыта, и, таким образом, придать ему некое интеллектуальное, а быть может, и нравственное обоснование. Я не собираюсь превращать прошлое в свою личную историю. Что же касается будущего, я попытаюсь обрисовать то, каким я его себе представляю. Мне кажется, что сделать это необходимо, ибо идеи не существуют сами по себе. Их жизнь продолжается только в том случае, если они передаются от человека к человеку.

Холлингсворт перебил Маклеода:

— Вы говорите как человек, который считает, что жить ему осталось недолго.

— Вы ошибаетесь, просто я в своей речи пользуюсь метафорами.

— Пользуйтесь чем хотите. Лично меня интересует только одно: мне нужно, чтобы вы сознались, — мрачно заметил Холлингсворт.

— Я же сказал, что вы получите мое признание, а сейчас могу я продолжить?

— Позвольте поинтересоваться, ради кого вы собираетесь сотрясать воздух, оглашая свою речь? — голосом капризного ребенка спросил Холлингсворт. — Вы собираетесь оправдываться передо мной, перед мисс Мэдисон? — Встретившись взглядом со мной, Холлингсворт лишь молча пожал плечами. — Что ж, если вы полагаете, что это стоит затраченного времени, валяйте. Учтите только, что я не разделяю столь высокой оценки, которую вы, судя по всему, даете своему юному другу. — Посмотрев куда-то в сторону, он побарабанил пальцами по столу и поторопил Маклеода: — Ну давайте говорите же. Мы ждем вашего заключительного слова, — вновь капризно проныл он, уже скорее не по-детски, но по-женски.