Мысли Джейкоба унеслись к одному давнему Рождеству, когда ему было лет десять или одиннадцать и он как-то оказался у Делэйни – судил вечерний парный матч между четырьмя братьями и сестрами. Все они получили к празднику какие-то принадлежности для тенниса и хотели их опробовать.

– Не позволяй моим ужасным детям использовать себя, Джейкоб! – крикнула Джой, но он любил судить матчи Делэйни. Правила он знал превосходно, потому что его отец был помешан на спорте, а значит, и Джейкоб – тоже. Он чувствовал себя Господом Богом, сидя на высоком судейском стуле, откуда все видно, как птице сверху, и мог заметить каждую ошибку. Джейкоб говорил громко и мрачно, как судьи в телевизоре, и Делэйни даже не смеялись над ним. Они ценили его старания.

Логан и Бруки играли против Троя с Эми, и игра шла на равных, хотя не должна была, потому что Бруки, хотя и явно талантливая, была всего лишь ребенком, тогда как Эми – уже подросток, но ей мешал Трой, который совершал глупые ошибки между отдельными блестящими розыгрышами. И против них был Логан, который в четырнадцать лет обладал силой и скоростью взрослого мужчины, корт казался для него маленьким.

Матч продолжался, пока отец Джейкоба не пришел забрать его, так как обед был уже на столе, но потом его отец, уж такой он человек, заинтересовался игрой.

Джой и Стэн принесли складные стулья. Две бабушки прицокали на высоких каблуках, в руках – джин с тоником и сигареты. Стэн дал отцу Джейкоба пиво. Небо порозовело. Четверо детей бились не на жизнь, а на смерть.

Кто выиграл, Джейкоб не мог вспомнить. Он помнил только их страсть и талант. Ему и теперь нравилось наблюдать за сочетанием страсти и таланта в любой сфере деятельности, будь то спорт или музыкальный театр. Взрослые уважительно замолкали во время каждого розыгрыша, а потом аплодировали, будто смотрят турнир Большого шлема. Дети Делэйни подпитывались этими аплодисментами. Они ударяли кулаками по воздуху. Они ревели от радости. Они падали на колени. Казалось, что Джейкоб причастен к чему-то большому и важному.

– Замечательная семья! – восхищался отец Джейкоба по пути домой, на другую сторону дороги, к остывшему обеду и довольно сердитой матери. – Ты судил отлично, Джейкоб.

Джейкобу показалось, что человек, получающий такое удовольствие от наблюдения за игрой в теннис чужих детей на заднем дворе соседского дома, вероятно, не отказался бы иметь по крайней мере одного собственного ребенка-спортсмена, вместо двух раскоординированных «академических» детей, которые у него были.

Это говорило кое-что о его отце, раз Джейкобу потребовалось тридцать четыре года, чтобы у него возникла такая мысль.

Ты судил отлично, Джейкоб.

Стоило ему подумать, что он разобрался, в чем было дело, как на него накинулась печаль, будто он только что услышал жуткую новость. Джейкоб прижал ко рту тыльную сторону ладони, которая до сих пор пахла тушеной бараниной, и маленькая белая бабочка пролетела так близко от него, что он почувствовал трепыхание ее крылышек у себя на щеке.

Мать верила, что каждая пролетавшая близко бабочка – это отец, заглянувший сказать: «Привет!», что было удобно, так как в этом зеленом пригороде бабочек много.

«Привет, пап», – подумал Джейкоб. Он не верил, что бабочка – это его отец, но все же. На всякий случай. Он понаблюдал за тем, как бабочка упорхнула ввысь, пролетев над дверью дома матери. Она задержалась под свесом крыши, рядом с небольшой металлической скобой, на которой обычно висела скрытая камера. Пару недель назад ее сбило оттуда огромной градиной во время грозы.

Да, знаю, папа, спасибо за напоминание. Я починю ее. Подниму и…

Тут Джейкоб остановился. Обернулся, посмотрел на дом Делэйни и подумал: «Какие события могла зафиксировать эта камера со своего птичьего насеста?»

Рождество

– Более жуткого Санты я в жизни не видел, – сказал Трой.

Они с Эми сидели рядышком на бледно-розово-зеленом, в цветочек, трехместном диване в гостиной родительского дома, пили шампанское и наблюдали за тем, как стоящий на кофейном столике Санта-Клаус виляет бедрами под песенку «Santa Claus Rocks».

– Он похотливо смотрит на меня, – сказала Эми.

– Не выключай его, – попросил Логан и поставил стремянку под люстру, чтобы заменить лампочку. – Я поинтересовался, не хочет ли Санта отдохнуть, а мама назвала меня Гринчем[10].

Впервые они собрались вместе после драматической октябрьской конфронтации с Саванной, и впервые за многие годы Делэйни отмечали Рождество семьей – без свойственников, партнеров, случайных друзей или троюродных братьев и сестер.

Никаких незнакомок, которые на самом деле оказываются старыми знакомыми.

На самом деле, думала Эми, опрокидывая второй бокал шампанского на пустой желудок – на совершенно пустой желудок, – вероятно, это вообще первое Рождество, которое Делэйни отмечают вшестером, потому что, пока они росли, за рождественским ланчем всегда появлялись две бабушки, которые нежно обменивались через стол пассивно-агрессивными комплиментами. Казалось бессмысленным праздновать без гостей, как будто главной целью всегда было изобразить веселье для публики. Зачем теперь утруждать себя этим? Религиозностью никто из них не отличался, детей, которые объелись бы сладкого и пришли бы в неописуемый восторг из-за Санты, не было.

И тем не менее мать Эми, похоже, решила исполнить какую-то безумную миссию и сделать это Рождество самым рождественским из всех в истории семьи Делэйни. По всему дому, уже обильно украшенному, она развесила вновь приобретенные рождественские украшения. Сверкающие ленты мишуры были беспорядочно разбросаны по подоконникам. Одинаковые улыбающиеся снеговики наспех посажены на коробки с подписными теннисными мячами. Посреди спортивных призов всунута сцена Рождества: удивленное личико младенца Иисуса отражалось в кубке, полученном за победу на турнире в Бандаберге в смешанном парном разряде. На дверных ручках висели разные елочные игрушки. В ванной лежало мыло в форме оленя. К ошейнику Штеффи были привязаны звякающие золотые колокольчики, что собака явно находила оскорбительным. Сейчас она, устроившись под кофейным столиком, мрачно жевала зажатый между передними лапами кусок рождественской оберточной бумаги с пока еще не сжеванным ярлыком от подарка: «Кому: Трою! От: мамы и папы. С любовью».

Джой надела новое красное платье и серьги в виде новогодних елочек, она сновала по кухне, занимаясь приготовлением невероятно изысканного горячего ланча, что явно было ей не под силу. Никому не позволялось помогать ни с чем. Всем были даны строгие инструкции ничего с собой не приносить, кроме себя и алкоголя. Они занятые люди, и у каждого своя жизнь.

– Я не занятая женщина со своей личной жизнью, – возразила Эми, но ей не позволили даже приготовить шоколадные брауни.