Затем начали появляться выжженные поляны в джунглях, стража на деревянных башнях, охраняемые броды и узкие, грязные, но вполне проходимые дороги. Время от времени у них спрашивали пароль. Часовые были все больше черными или темно-бронзовыми, с рублеными чертами лиц и тонкими губами. Их маленький отряд приближался к внешним пределам Вольного Закориса.

Йил, сын Айгура, получил право на престол обычным закорианским путем — сразившись с прочими сыновьями своего отца. Ценой победы стали переломленные хребты его братьев. Вместе с ним на престол взошли его триста жен, а Первой королевой стала та, что, будучи беременна его ребенком, перерезала глотку болотному леопарду. Таков был Закорис, таким он остался и здесь, на северо-западе.

Когда Ханассор сдался Сорму Вардийскому, Йил во главе девяти тысяч мужчин с их женщинами и потомством проложил путь через закорианские болота, через невысокие горы, южную границу Таддры, и дальше, в глубь джунглей. В пути он потерял три тысячи мужчин — в тыловых схватках с войсками Сорма, от болотной лихорадки и прочих превратностей пути. Детей и женщин вообще погибло без счета. Закорианское отношение к жизни повелевало безжалостно избавляться от слабых и больных.

Таддра была землей, не знающей закона. На протяжении веков она лизала пятки и Дорфару, и Закорису. Главным залогом ее безопасности являлась ее бедность — здесь не было ничего, что привлекло бы захватчиков. Однако сейчас это место стало предметом иного вожделения. Ни один из здешних мелких царьков, слишком бедных и слабых, не смог оказать сопротивления Йилу.

Строя планы на будущее, он захватил прибрежную область и прилегающие к ней обширные леса. Это обеспечило ему неограниченное количество строевого леса и выход на океанские просторы — широкую дорогу к берегам Дорфара и других земель к югу и востоку. Закорис всегда был страной кораблей. Морские сражения и пиратство считались его традицией, причем последнее сохранялось и в мирное время.

Отдыхая от постройки галер и походов за ценной добычей и рабами для гребли, закорианские мужчины возлежали со своими женами и рабынями и делали сыновей. Каждый мужчина Вольного Закориса был воином. Мальчиков обучали этому с десятилетнего возраста. Для дочерей тоже находилось занятие — вынашивать новых сыновей. Женщин не подпускали ни к сражениям, ни к кораблям — они были ценными сосудами для выращивания потомства. Мужеложство по закорианским обычаям считалось страшным грехом — нельзя тратить семя там, где не может быть приплода — и каралось разнообразными, но одинаково страшными способами. Калек в Вольном Закорисе не держали — как только человек переставал приносить пользу, его лишали жизни. Та же участь ждала и больных детей — их просто относили в джунгли на съедение диким зверям. Бесплодных женщин забивали до смерти на огненных алтарях Зардука, жертвуя ему кровь, вытекающую из тела вместе с жизнью. Перед каждым же значительным начинанием в жертву богу полагалось принести столь же значительный дар — прекрасного юношу, сжигаемого заживо.

Сердцем Закориса-в-Таддре был город на западной оконечности северного побережья. Сделанный из дерева, камня и кирпичей, в которых грязи было куда больше, чем глины, Йилмешд был полностью лишен великолепия Ханассора. Он вырастал из джунглей, окутывая закат клубами дыма. А за его спиной, над глубокими водами трех заливов, высился еще один лес — лес мачт, и вечернее солнце умирало на его перекрестьях.

Перед тем, как войти в Йилмешд, Каал извлек из своих вещей одеяние, подобающее дорфарианскому принцу, и заставил Рармона надеть его. Для этого пришлось освободить его от оков на ногах, но у Рармона не возникло и мысли о бегстве. Впрочем, когда он оделся, оковы тут же были возвращены на место, словно последнее необходимое дополнение к наряду.

Над городскими воротами горели факелы. Арка над ними, как и вся стена, была сложена из камней, кое-как скрепленных плохим раствором, зато каждую створку ворот целиком вырезали из огромного ствола.

Йилмешд вообще не походил на настоящий город ничем, кроме своих размеров. Лачуги лепились друг к другу, подобно сотам в улье. По пыльным улочкам взад-вперед маршировали солдаты в доспехах из плотной кожи — кольчуги были лишь у тех, кому удалось взять их в бою. На каждом перекрестке пылали и грохотали кузницы. Ни женщин, ни детей на улицах не было видно, хотя из-за каждой плотно завешенной двери раздавался детский плач.

Проходя по городу, Каал обратил внимание кармианцев на два храма: Зардука и морского бога Рорна. Оба были не более чем пещеры с массивными дверями, выдолбленные людьми или природой в прибрежной скале. Королевский дворец стоял на скальном возвышении, море и тьма плескались у его подножия. Каменная башня, глухая каменная стена — город в городе. Часовые на стене выяснили, что у них за дело к королю, после чего сбросили им лестницу — других путей во дворец не было.

Над дворцом развевались знамена Старого Закориса — Двойная луна и Дракон. Однако перед входом стоял деревянный столб, на вершине которого красовался леопард в прыжке — знак нынешней власти. Фигурка была довольно грубо вырезана из черного металла и дребезжала на морском ветру.

Внутри дворец освещался лишь редкими факелами, толком не разгоняющими тьмы. Они прошли в Королевский зал. Деревянный потолок опирался на деревянные колонны, даже не украшенные резьбой, грязный пол был кое-как прикрыт шкурами.

В дальнем конце зала возвышался помост с великолепным троном из черного дерева, который Йил прихватил с собой, отступая из Ханассора. Статуя бога тоже явно попала сюда издалека. Рармону доводилось видеть оммосский вариант Огненного бога, и он отметил сильнейшее сходство. Тело этого идола было бесформенной колодой, увенчанной судорожно скалящимся лицом — застывшая маска то ли ярости, то ли экстаза, а может быть, агонии. Его разверстое чрево полыхало огнем. Неистовство пламени и запах паленой шкуры наводили на мысль, что совсем недавно тут приносили жертву.

Им пришлось подождать, пока Йил эм Закорис не вышел откуда-то из-за трона и не занял свое место.

Его бронзовая кожа была довольно светлой по закорианским меркам, но узкая щель рта и перебитый плоский нос не давали усомниться в чистоте его крови. Тонкая золотая цепочка тянулась от его правой ноздри до цирконовой подвески в правом ухе. Йил производил впечатление грузного и некрасивого человека в возрасте, однако в нем не было заметно какой-то усталости или недостатка силы. Когда он усмехался, по залу прыгали отсветы — зубы его сплошь покрывали коронки с драгоценными камнями.

За спиной короля тенями столпилась его свита. Даже в здешнем скверном освещении было видно, что одна из теней сильно отличается от остальных.

Каал, как истинный закорианец, простерся ниц. Двое кармианцев преклонили колени. Рармон остался стоять, ибо никто не догадался толкнуть его. Наконец кармианцы решили исправить упущение, но Йил остановил их:

— Пусть стоит, как стоит. Дайте мне разглядеть его как следует. Значит, вот он, сын короля, этого змеиного отродья Ральнара? — с этими словами король сплюнул на пол и не торопясь подошел ближе к пленнику. Он был высоким — но не выше Рармона. Это змеиное отродье Ральднор в полной мере передало сыновьям свой рост.