был 1994-й. Все было можно. И никто не знал как. Я работал на «Региональном телевидении» Санкт-Петербурга. У меня уже была программа, команда, техника, и мы иногда снимали рекламу. Не очень дорогую, естественно. Хотя бывали и интересные темы. Но речь не о них. Леша созвонился со мной, сказал, что у него нормальный бюджет, он хочет снять серию рекламных роликов. Про пельмени.

— Мне надо увидеть, — говорю. — Я так не могу. Покажи сначала производство.

— Говно вопрос! Завтра в девять жду на экскурсию.

После осмотра владений я спросил у заказчика:

— А расскажи мне рецептуру. Что в этих мешках, пакетах, в брикетах? Что это за опилки в чан сыпят? И вообще, сколько там у тебя мяса?

Леша был парень без комплексов.

— Мяса — четыре процента. Ну если привезут. Это так называемые изъятия. У нас все СЭС на прикупе[598]. Врачам платим. Придут на рынок, увидят немаркированное мясо или пересортицу[599] какую — сразу изымают. Ну а мы им акт об уничтожении путем измельчения с негашеной известью. Они нам за это из бюджета деньги переводят. Ну мы, естественно, главврачам это отсылаем. В брикетах — мясной конгломерат из Германии. Ну вообще-то это, по идее, на корм для пушного зверя пускают, на хорьков всяких, нутрий. Но какая разница? Ведь там все честно: требуха, хрящи, хвостики, пиписьки, копытца.

Меня стало подташнивать. Леша продолжил повествование:

— В коробках мороженый лук. С овощебаз. Специально для нас сортируют. Если подгнивать начинает, его в морозилку — и готово.

— Что, прямо нечищеный?!

— Ну да. Какая разница? Мясорубку же видел — все в муку стирает!

— А в коробках картонных?

— А это нам тоже со звероферм привозят. Из Приозерского района. У них там производство ого-го-го какое! Они этих нутрий обдирают, а мясом кормят молодняк. Что остается — тоже нам везут.

Мне срочно захотелось стать вегетарианцем, как на первом курсе Медицинского, после практики по анатомии.

— Слушай, а ваши врачи из СЭС вам ампутированные всякие руки-ноги не везут?

— Не, — Леша снова усмехнулся. — Там же всякая зараза. Быстро будет портиться. Мы сразу отказались.

Больше мне спрашивать не хотелось. Всякое я видел в девяностых, но вот такого — ни до, ни после той экскурсии. Но любопытство все-таки взяло верх.

— А опилки — это перемолотые гробы, наверное? Из городского крематория?

Леша посмотрел на меня как на дурака:

— Какие опилки, ты что? Это специальный такой состав. Декстроза[600]. Ну типа сахар. И немного целлюлозы. Для густоты. Видел же консистенцию на выходе — совсем жидкая смесь. Как понос. А мы туда водички и загустителя. Вода соль разбавляет, ведь конгломерат засоленный идет. А декстроза придает фактуру мяса. Ты пробовал наши пельмени? Ну ясно, что не пробовал. Ну хоть видел? Нет? Ну, короче, внутри начинка слепленная получается и при варке только схватывается. И сок типа внутри остается. Я даже попробовал однажды. С голодухи вполне можно есть.

Ну лучше педигрипала[601], который грузины в чебуречных вместо мяса кладут.

Я сказал Алексею, что поехал в редакцию думать над сценарием. А сам отправился на Садовую в офис Олега.

— Ты совсем охренел? Ты мне предлагаешь снять ролики об этой конторе? Ты знаешь, сколько мяса эти молодые бычки в свои пельмени кладут?

Приятель тряхнул шевелюрой и сонно сказал:

— Семнадцать процентов.

— Четыре! — закричал я. — Че-ты-ре!

Олег распахал дорожку, втянул через соску:

— Будешь?

— Спасибо, не хочу.

— Ну как знаешь. Приободрился, помотал головой.

— Ну ты бы мог с него попросить за это побольше. Я думаю, он бы на двадцатку согласился, не меньше. А вот мы, когда построим свое производство, будем делать элитные пельмени. Совсем другого качества. И технологию я возьму другую, не шведскую, а американскую.

И он блаженно погрузился в себя, стал что-то строчить судорожно в блокноте, забыв про мое присутствие и елозя попой на стуле. Мне стало второй раз за день совсем как-то неприятно. Я сказал, что подумаю насчет двадцатки, и побежал прочь из офиса. Слишком много впечатлений за один день.

Ну Олег потом сделал свою заморозку, да. А вот Лешу вскоре завалили прямо на даче в Юкках. Из люгера. Редкое оружие. Потом выяснилось, что это его компаньон заказал. Слишком большая была рентабельность. Слишком. Потом завалили компаньона. А вот торговая марка осталась и завод по-прежнему работает. Чтобы делать деньги, молодые бычки вовсе не нужны.

ОТЦЫ И ДЕТИ

Поп был как поп. Только пил много. Ну что значит много? У каждого ведь своя норма, да? Ну вот так бывает: все после литра уже совсем никакие, встал там, типа отлить пошел, а тут ноги оказываются кредитные. Вроде свои, а нет — какой-то внутренний пристав отправил постановление о запрете переместительных действий. Ну и все. Лежит божий должник и вертолеты ловит, пока не уснет, если баб нет или отроков с отроковицами, чтобы в люлю отнесли и тазик поставили, если что. А вот отец Филипп не таким был. Все уже лежат — кто на лавочку успел перебраться, кто не успел… А этот басом своим восклицает:

— Братие, пробудитесь от бездействия, уныние не прилично вам, братия мои! Грядет закрытие торжища, пора мирянам упромыслить[602] водки для инока!

Ну и что? Все же в коматозе. Кто подорвется в магазин? Да и хватит на сегодня, сколько можно? Приходится заначку доставать: легендарный ром Matusalem из Сантьяго, что на Кубе. Лучший в мире, тридцатилетней выдержки, специально для гостей Фиделя производят малыми партиями. Отец Филипп наливает стакан, красивыми пальцами держит, на просвет посмотрит, нюхнет, пригубит, размазывая капельку языком по нёбу, и со стремительностью фехтовальщика сделает выпад: правая нога вперед, корпус вполоборота, левая за спину — туше! И втыкается стакан в глотку, как рапира в грудь врага. Э-э-эх-х-х, жизнь наша грешная!!!

Короче, правильный был поп. Я потом высчитал потребное ему, чтобы бар не обнулялся каждый день: это литр триста пятьдесят, если крепость сорок градусов. А если тридцать семь или тридцать восемь, то полтора. После принятия нормы Филипп шел в душ, тщательно мылся — и спать: утром он работал. Читал, писал, с прихожанами на форуме общался. И все время тихонечко слушал рок-оперу Jesus Christ Superstar. Каждый день много раз. Медитировал типа. А после обеда — пить, что еще делать? Ну и в обед немного: стаканчик, ну два. Не больше.

В моей жизни Филипп возник давно. Еще в середине девяностых самые