— Какая свинья издала такой приказ? — спросил я у Бека.

— Не имею понятия, — ответил он. — Нам стало известно, что батальон должна была заменить рота Люфтваффе. Не знаю, был ли этот приказ выполнен. Мне сообщили позже, что после встречи с кардиналом Шустером и одним из лидеров Сопротивления генералом Луиджи Кадорно[195], ночью с 25 на 26 апреля дуче оставил Милан, чтобы двинуться на север. Сдаться он отказался.

— На север? В направлении Швейцарии или Австрии?

— Мне сказали, что он остановился в префектуре Комо, чтобы подождать там колонну милиции под командованием Паволини и вместе с ними сражаться в горах Вальтеллины. Точно известно, что с ним не было ни одного солдата войск СС… Слишком поздно. Мы ничего не могли сделать…

Ничего. Мы были близко. Если бы 5000 человек Паволины существовали в действительности и если бы мы получили приказ, мы бы дали в Альпах последний бой.

Следовательно, наши солдаты войск СС использовались не для охраны, а для присмотра за заключенным дуче! Фельдмаршал Кессельринг не потерпел бы подобной подлости, но он находился в Бад-Нохейме, так как заменил фельдмаршала фон Рундштедта на посту верховного главнокомандующего немецкими войсками на Западе.

Продолжение нам известно. Коммунист Вальтер Аудизио, ветеран интернациональных бригад в Испании, стал палачом оставленного всеми Муссолини. Его слова:

— Дуче, я прибыл, чтобы вас спасти!

Убийца сохраняет осторожность, хочет убедиться в своей безопасности:

— Вы вооружены?

Некоторые посмели написать, что Муссолини умер не мужественно. Благодаря свидетельству водителя Аудизио, нам сегодня известно, что последними словами дуче были: «Стреляй в сердце!»

Весь мир знает фотографию миланской площади Лорето.[196]

Визиты, совершенные Черчиллем в июне и августе 1945 года к озеру Комо, в Донджо и Польтрассио, все еще остаются для меня загадкой. Если бы государственный муж такого калибра действительно опасался, что убитый противник оставил «компрометирующие документы», он не отправился бы на поиски лично, даже если бы был «не отличающимся мужеством художником». Он послал бы кого-нибудь другого. Или все-таки эти документы (переписка) — имели такой особый характер, что не должны быть открыты и прочтены третьими лицами?

Покушение: в ставке фюрера взорвана бомба — Шелленберг за своим письменным столом с пулеметом — Мнимый путч СС: начальник штаба инспектората бронетанковых войск, полковник Больбринкер, колеблется — Сорванное столкновение — Недоверие генерала Штудента — Приказы Геринга — Я еду на Бендлерштрассе — «Фюрер мертв!»: сомнения майора Ремера — Ремер разговаривает по телефону с Гитлером в кабинете Геббельса — Бессилие и неведение заговорщиков — Руководители заговора: генерал Ольбрихт и полковник Штауффенберг — Контрпутч полковников Придуна, фон дер Хейде и других — Самоубийство генерал-полковника Бека; генерал Фромм ликвидирует свидетелей — Странный рассказ Шпеера — Объяснения генерал-майора Ремера — Моя акция на Бендлерштрассе: тотчас же отменить «Валькирию» — Игра с диаграммами Штауффенберга — Арест Канариса — Гитлер беспокоился, не ранен ли Штауффенберг! — Самоубийство фельдмаршалов Роммеля и фон Клюге — «Красная капелла» и 20 июля — Гудериан: «Покушение самым худшим образом повлияло на боевой дух фюрера» — Продолжать войну.

— Штурмбаннфюрер Скорцени! Штурмбаннфюрер Скорцени! — кричал офицер, бегущий по перрону берлинского вокзала Лихтерфельде-Ост вдоль скорого поезда, отправлявшегося на Вену. Всего лишь пять минут прошло с того момента, как мы с Радлом разместились в забронированном для нас спальном вагоне. Мы ехали в Вену, чтобы подготовить группу из наших самых лучших боевых водолазов с целью захвата Тито, скрывавшегося, по нашим данным, на острове Вис.

Мне пришлось опустить окно купе и позвать бегущего офицера, который уже миновал наш вагон. Я узнал унтерштурмфюрера из штаба обергруппенфюрера Юттнера, исполнявшего обязанности связного с VI управлением Шелленберга. Он запыхавшийся, еле прохрипел, что меня срочно ждут в моем берлинском бюро. Радл молниеносно передал ему через окно мой багаж. Я приказал своему заместителю, чтобы он ехал в Вену и самостоятельно справился как можно лучше с поставленной задачей. Мне пришлось выскочить из уже тронувшегося поезда. Это случилось 20 июля 1944 года в 18.10.

Мы уже знали, что на Гитлера совершено покушение и он едва избежал гибели. Только в 18.15, после официального коммюнике по радио, нам частично стала понятна значимость этого события. Я не знал, что в 13.00 Гиммлер и Мюллер, руководитель гестапо, послали специалистов в «Волчье логово». В 14.00 на ноги была поставлена вся полиция Третьего рейха. На перроне унтерштурмфюрер сообщил мне, что есть убитые и раненые, а ситуация в Берлине запутанная.

Из военной комендатуры на вокзале я сразу же позвонил Фелкерсаму, находящемуся во Фридентале. В любой момент у нас были готовы к действию четыре роты «Охотничьего батальона СС 502». Я приказал моему начальнику штаба привести батальон в состояние повышенной готовности и немедленно доложить о том, что первая рота готова к выдвижению. Затем я направился в Шмаргендорф, район Берлина, где на Беркерштрассе находилась моя интендантская служба.[197]

В 18.45 радио прервало программу, и было передано специальное коммюнике:

«Сегодня совершено покушение на фюрера. Тяжело ранены генерал пехоты Шмундт, полковник Брандт и служащий (стенограф) Бергер. Легко ранены генерал-полковник Йодль, генералы Кортен, Буле, Боденшац, Хойзингер и Шерфф, адмиралы Фосс и фон Путткамер, командор Ассман и подполковник Борман. Фюрер получил только ожег и легкую контузию. Он немедленно приступил к выполнению своих обязанностей и, в соответствии с программой, имел долгую беседу с дуче. В скором времени после покушения к фюреру направился маршал Третьего рейха Геринг».

Я задумался над содержанием этого коммюнике. Кто совершил покушение? Неужели неприятель проник в самое сердце «Волчьего логова»? Десять месяцев назад я говорил в Кентшине полковнику Штрему, что ставка не гарантирована на сто процентов от опасности при внезапном нападении решительного и ловкого противника. Одновременно самые невероятные слухи кружили по кабинетам Беркерштрассе, в которых можно было встретить вооруженных до зубов служащих, обходящихся с автоматами так неловко, что, видя их, я покрывался гусиной кожей. Именно тогда мне встретился оберфюрер Шелленберг.