гардеробная располагалась дальше. Больше я почти ничего не знала, так как и слуги, и сам супруг неизменно и решительно, под любым предлогом, пресекали мои попытки в одиночестве прогуляться по замку, хозяйкой которого я неожиданно оказалась. Месье де ла Турель вообще не позволял мне отлучаться одной, будь то в экипаже или пешком, объясняя, что время неспокойное, а дороги небезопасны. Больше того, я нередко думала, что садик, единственный выход в который вел через его покои, возник, чтобы позволить мне гулять и ухаживать за растениями под его присмотром.

Но вернемся к роковой ночи. Я знала, что личная гостиная супруга соседствует с гардеробной, которая открывается в его спальню, соседствующую с моей спальней – угловой комнатой, но все эти помещения имели и вторые двери, ведущие в длинную галерею, освещенную окнами, выходившими во внутренний двор. Не помню, чтобы мы обсуждали маршрут: просто прошли через мою спальню в гардеробную мужа и дальше, в его покои. Странно, но дверь в его гостиную оказалась запертой, поэтому не оставалось ничего иного, как только пройти по галерее ко второй, внешней двери. Помню, что впервые заметила в этих комнатах кое-какие детали: в воздухе стоял сладкий запах, серебряные бутылочки с духами на туалетном столе, сложные устройства для принятия ванны и облачения – еще более роскошные, чем те, которые супруг предоставил мне, – но сами комнаты показались мне не столь уютными, как мои. Дело в том, что новое здание заканчивалось входом в гардеробную господина. Здесь же, в старой части, оконные проемы имели в толщину восемь-девять футов, и даже перегородки между комнатами выглядели не тоньше трех футов. Все окна и двери к тому же прикрывались тяжелыми толстыми портьерами, так что, скорее всего, ни из одной комнаты было невозможно услышать, что происходит в соседнем помещении. Мы с Амандой вернулись в мою спальню и вышли в галерею. Из страха, чтобы кто-нибудь из слуг в противоположном крыле не заметил нас в той части замка, которой пользовался исключительно мой муж, пришлось притенить свечу. Почему-то мне всегда казалось, что все в доме, кроме Аманды, шпионят за мной и что каждый мой шаг происходит в паутине постоянного наблюдения и молчаливого осуждения.

В верхней комнате горел свет. Мы остановились, и Аманда захотела вернуться, но я решительно отказалась. Что плохого в том, чтобы поискать в кабинете мужа нераспечатанное письмо от моего отца? Обычно трусиха, сейчас я винила Аманду в необоснованной осторожности, но правда заключалась в том, что она обладала куда более серьезными подозрениями о нравах ужасного замка, чем я могла догадываться. Итак, я заставила ее продолжить путь. Мы подошли к двери. Она хоть и оказалась запертой, но в замке торчал ключ. Повернув его со всей возможной аккуратностью, мы вошли. На столе лежали письма: белые прямоугольники отчетливо предстали перед моими глазами, жаждавшими слов любви из милого, мирного, далекого дома, но едва я приблизилась, чтобы найти свое письмо, свеча в руках Аманды погасла от внезапного сквозняка, и наступила полная темнота. Горничная предложила аккуратно – насколько позволяла тьма – собрать послания, отнести в мою комнату, разобрать и все, кроме одного, адресованного мне, вернуть на место. Однако я уговорила ее пойти одной, высечь трутом и кресалом новое пламя и вернуться с горящей свечой. Добрая компаньонка ушла, а я осталась одна в комнате, где могла лишь смутно определить размеры и основную мебель: в середине большой стол со свисающей скатертью, возле стен секретер и другие тяжелые предметы. Все это я различала, положив ладонь на стол, где лежало несколько писем, лицом к окну, из-за росших поблизости высоких сосен и из-за слабого света заходившей луны казавшемуся едва заметным прямоугольником чуть светлее черной комнаты. Не могу сказать, что успела запомнить, прежде чем свеча погасла. Не знаю, что увидела, когда глаза привыкли к темноте, но даже сейчас во сне является эта жуткая темная комната. Примерно спустя минуту после ухода Аманды я заметила перед окном новые тени и услышала какие-то шорохи: похоже кто-то пытался поднять окно.

В смертельном ужасе перед теми, кто пробирался в дом в такой час и таким способом, что сомнений в их намерениях не оставалось, я бы, конечно, спаслась бегством при первом же звуке, если бы не боялась привлечь к себе внимание тех, кто там, за окном. Подумала было спрятаться между запертой дверью в гардеробную мужа и скрывавшей ее портьерой, но отказалась от этой мысли, понимая, что не доберусь до убежища бесшумно, поэтому я просто опустилась на пол и заползла под стол, накрытый большой скатертью с тяжелой бахромой. Не окончательно справившись со страхом, я попыталась убедить себя, что оказалась в относительной безопасности, и, чтобы не утратить чувств и забыть об угрозе, решила сама себе причинить острую боль. Ты часто спрашивала о пятне на руке. Да, это я сама себя укусила, чтобы немного притупить ужас. Едва я успела спрятаться, как окно поднялось, несколько ног переступили через подоконник, люди вошли в комнату и остановились так близко от стола, что я смогла бы дотронуться до их сапог. Все они тихо посмеивались и разговаривали шепотом. Голова у меня кружилась, так что разобрать слова было трудно, но среди других голосов я ясно услышала голос и смех мужа – негромкий, шипящий, презрительный. Носком сапога он пнул что-то тяжелое, лежавшее на полу так близко от меня, что я ощутила прикосновение. Не знаю, зачем и как, но странное чувство заставило меня слегка вытянуть руку и в темноте дотронуться до того, что лежало рядом. Ладонь моя попала на сжатую, ледяную ладонь трупа!

Удивительно, но жуткое ощущение мгновенно вернуло ясность мысли. До этой секунды я почти не помнила об Аманде, а сейчас начала лихорадочно соображать, как бы ее предупредить, чтобы она не возвращалась. Точнее говоря, пыталась что-то придумать, так как все мои планы с самого начала выглядели нереальными. Оставалось надеяться, что Аманда сама услышит голоса тех, кто теперь пытался зажечь свечу и сыпал проклятиями, в темноте то и дело что-то роняя. Из коридора донеслись приближающиеся шаги, и из своего укрытия я увидела под дверью полоску света. Возле двери шаги замерли. Люди в комнате – тогда мне показалось, что их двое, потом – трое, застыли в неподвижности и, подобно мне, затаили дыхание. Затем Аманда медленно открыла дверь, чтобы свеча снова не погасла. Тишина длилась мгновение, а потом муж подошел к двери (на ногах у него были сапоги для верховой езды, которые я хорошо