— Теперь ваш черед, Настя, рассказать, что же произошло на крыше и почему Фекла Лубенкова совершила свой полет «ласточкой» прямо в пруд?

Настя смутилась, покраснела и посмотрела на Сергея. Муж обнял за плечи. И тогда она тихо сказала:

— Она потребовала, чтобы Сережа дал честное слово, что женится на ней, только тогда она отпустит меня живой. И он вынужден был пообещать ей, — еще тише сказала Настя. — Но тут со мной что-то случилось, я не помню, как повернулась и ударила ее в солнечное сплетение, как меня учил когда-то папа… Вот она и упала!

— Ну и ну, — покачал головой Фаддей. — Сергей, я тебе откровенно завидую. У тебя не только красивая, но и очень смелая жена! Ну, почему я тогда не оказался на твоем месте? — Тут он поймал откровенно негодующий взгляд одной из дам, стушевался и уткнулся в недоеденный салат.

— Я до сих пор не могу поверить счастью, что Настя моя жена! — Лицо Сергея светилось радостью. — Оказывается, в браке по расчету есть свои преимущества, и в первую очередь — элемент неожиданности. Никогда не знаешь, кого получишь в супруги — добродетельную зануду или мегеру. Слава богу, что моя жена не подходит ни под одно из этих определений. Настя! Моя единственная и неповторимая…

Но Сергею так и не дали договорить, прервав его громкими криками «Горько!»…

Еще через час молодые поднимались по лестнице в свою спальню. Настя остановилась на площадке и посмотрела на Сергея.

— Как ты смотришь на то, Сережа, чтобы перед отъездом в Красноярск навестить Марию Егоровну и Дмитрия Алексеевича? Должны ведь они узнать, что все у нас закончилось благополучно.

— Тут я полностью тебя поддерживаю! — Сергей отворил перед Настей двери. Они переступили через порог, и новоиспеченный муж неожиданно громко расхохотался.

— Что с тобой? — удивилась Настя.

— Посмотри, — давясь от смеха, Сергей показал ей на кровать. — Белыи балдахин!

— Ну, и что здесь смешного? — Настя пожала плечами. — Обыкновенный балдахин, причем не такой уж и новый!

— А смешное в том, любовь моя, что со дня нашей встречи на постоялом дворе я только и мечтал о таком вот балдахине, под которым мы проведем нашу первую брачную ночь — и когда перетаскивал тебя через лужу, и когда мы убегали от Мишани, и даже тогда, когда ночевали в стогу и в телеге… Со временем он стал для меня чем-то вроде idea fixe, даже однажды приснился. И вот переступаю порог — и что же вижу? Мой заветный белый балдахин! И как тут было не рассмеяться?!

— Сережа, милый! — Настя с преувеличенным ужасом посмотрела ему в глаза. — Вот ты какой на самом деле? Выходит, ты только об одном и думал?.. Ах ты, жалкий развратник!

— Да, я только о том и думал, когда смогу честно и откровенно признаться тебе во всех своих грехах, чтобы ничто не мешало нам любить друг друга. — Он улыбнулся и поцеловал Настю, а потом нагнулся к ее уху и прошептал:

— По-моему, это платье непозволительно долго задержалось на тебе, не пора ли от него избавиться? — Он помог Насте освободиться от платья, потом осторожно вытащил шпильки из ее волос и, зарывшись в их теплый поток лицом, признался:

— Поначалу мне показалось, что кровать несколько узковата, но, думаю, сегодня это не доставит нам особых неудобств…

Андрей и Фаддей стояли на балконе и курили. На востоке уже забрезжила тонкая розовая полоска зари, но друзья так и не заснули этой ночью, обсуждая вновь и вновь события последних дней.

Фаддей был весел и говорлив, а граф, по обычаю последнего времени, мрачен и немногословен. Облокотившись на перила, он смотрел на просыпающийся город, на редкие пока дымки из печных труб, на сизую дымку, повисшую над городом, и на стаи ворон, облепивших деревья в скверах и на бульварах. С первым лучом солнца черными тучами они снимутся со своих мест и устремятся на городские свалки, чтобы возвратиться к вечеру и с оглушительным карканьем опять устроиться на ночлег…

— Что ты сказал? — Граф обернулся и посмотрел на поэта. — Прости, брат, я не расслышал!

— Ну, хорошо, повторю, но учти, в последний раз! — ' предупредил недовольно Багрянцев. Граф за этот вечер умудрился переспросить его уже не менее десяти раз. Конечно, переживания переживаниями, но надо и честь знать! Поэт нахмурился и произнес первую фразу чуть ли не по слогам:

— Ольга Ивановна в последнее время неважно выглядит! Глафира рассказала мне, что ее измучили головные боли, тошнота, даже обмороки пару раз случались! Настя настаивает на том, чтобы вызвать доктора, а она всячески отказывается! Говорит, стоит ей вер-нуться в Красноярск, и все сразу же пройдет.

— Так она уезжает? — задумчиво спросил Андрей.

— А тебя что больше волнует, ее отъезд или самочувствие?

— И то, и другое! — рассердился вдруг Андрей. — К твоему сведению, я люблю эту женщину уже двадцать лет, и если бы не злые языки, то сейчас она была бы моей женой, а Настя моей дочерью… И Сергей женился бы на совершенно другой девушке! Да, — протянул он глубокомысленно, — грязный слушок или подлая сплетнишка способны изломать человеческую жизнь. Но во всем этом я вижу перст судьбы. Эту госпожу — судьбу-разлучницу, — очевидно, замучила совесть, и она, спохватившись, что слишком много натворила гадостей, разлучив герцогиню и Алексея Меркушева, меня и Ольгу, смилостивилась наконец, потому подарила Насте и Сергею любовь и счастье, которое не удалось испытать нам…

— Андрей, но в чем дело? — воскликнул поэт. — Почему бы тебе не жениться на Ольге? Вы же прекрасная пара!

— Дело в одном маленьком «но», братец! Я уже пытался, и не однажды, сделать ей предложение, только она наотрез отказывает мне. Видишь ли, тут есть одно обстоятельство… Мне в течение года со дня свадьбы необходимо обзавестись наследником, ты ведь знаешь об условиях, которые поставила герцогиня…

— Господи, Ольге всего тридцать восемь лет, а меня матушка родила в сорок три года, и, как видишь, живу и здравствую до сих пор!

Он внимательно посмотрел на Андрея и вдруг звонко шлепнул себя по лбу ладонью, озаренный внезапной догадкой.

— Постой-ка, братец, — он хитро прищурил глаза и оглядел графа с головы до ног, — так ты говоришь, что уже делал Ольге предложение? И не после твоего ли предложения она так быстро и странно занемогла?

— Что ты болтаешь? — рассердился граф. — Над чем ты, позволь спросить, вздумал ехидничать?

— А над тем, ваше сиятельство, — с откровенным торжеством в голосе произнес поэт, — что подобных тебе остолопов еще свет не видывал! — и он в недоумении покачал головой. — И как это моя Глафира упустила сей немаловажный момент, ума не приложу?

Андрей схватил его за лацканы сюртука.

— Ты когда-нибудь научишься выражать свои мысли нормальным человеческим языком, без туманных намеков и подковырок? — взорвался он.

— Подожди, Андрюша, — Фаддей благоразумно отошел на безопасное расстояние, — видишь ли, в женских штучках бывает ой как трудно разобраться. Как тебе известно, у меня семь сестер, и они перманентно, то одна, то другая, то третья находятся в некотором состоянии…