– Ему нужен мой сын, – проговорила Элизабет, бледнея. – Это я поняла еще до того, как сюда явились солдаты.

– Он хочет поместить вашего сына туда, где ему не будет угрожать никакая опасность, – сообщил архиепископ, аккуратно прожевывая зернышко.

– От кого может исходить эта опасность? От его собственных людей? Кто еще может напасть на меня здесь, тем более когда Убежище окружено его солдатами, бряцающими оружием и переговаривающимися всю ночь напролет? Да я ни разу глаз не сомкнула после того, как они окружили Убежище! Если только это здание можно назвать таким именем, когда его окружают закованные в железо вооруженные жестокие люди!

– Успокойтесь, моя дорогая. Не стоит… разговаривать так громко. Не стоит и паниковать, позволяя мыслям лишать нас разума. Нет. Давайте лучше подумаем над тем, что будет лучше для вашего мальчика. Оставаться здесь, отвлекая на собственную охрану людей, нужных для защиты Лондона и всей Англии, – или перебраться в Тауэр, к брату Эдуарду.

– Вы видели его? – перебила старика Элизабет, и тот кивнул:

– Да, я настоял на этой встрече. Ваш сын пребывает в добром здравии и настроении, хотя и скучает. К нему никто не приходит, и хотя он читает, в замке осталось лишь несколько книг его отца. Кажется, он наслаждается историей Цезарей. Какие ужасные жизни, сколько жестокости и измен! Однако мальчишкам всегда интересны подобные вещи. В этом нет никакого вреда.

Эти слова внесли в душу королевы некоторое облегчение.

– Но можно ли доверять Глостеру в такой ситуации, ваша милость? – спросила она. – Он действительно хочет возвести на престол одного моего сына и сберечь жизнь другого? Согласитесь, что в этом все дело, не так ли?

Старик долго молча смотрел в огонь. Губы его все это время шевелились, и наконец он выплюнул на ладонь небольшой кусок скорлупки.

– Как мне кажется, у вас нет никакого выбора, миледи. Лорд-протектор настаивает, а, как вы помните, брат его уже позволял себе вторгаться на освященную землю. Мне горестно говорить вам подобную вещь, миледи, однако я опасаюсь за жизнь вашего сына, если он останется здесь. Желание извлечь его из Убежища стало для Глостера каким-то наваждением. Послушайте меня. Вы должны кому-то довериться. Я пригляжу за тем, чтобы все было хорошо, не опасайтесь этого.

Элизабет посмотрела на белобородого старца, пытаясь представить, каким образом он может остановить нападение вооруженных людей. Она не стала говорить о том, насколько близко подходили солдаты ночью к ее дому, когда все монахи спали. Эти твари, кровавые, грязные, злобные, стояли под ее окном, расхаживали вокруг, звеня оружием и бормоча угрозы… И она, наконец, и в самом деле решила, что рано или поздно они ворвутся в дом. Королева понимала, что они действительно способны на это, что подобные вещи случались и что обидчики оставались безнаказанными. Она боялась не только за себя, но и за дочерей. Эти мужланы за ее окном придумывали все более злые и худшие угрозы. Элизабет никому не рассказывала об этом, но терпение ее было на исходе. Она уже не помнила, когда ей удавалось заснуть больше чем на несколько мгновений, – ее сон всякий раз прерывался наглыми голосами и грубым хохотом.

Королева посмотрела на архиепископа Буршье, взявшего в дряхлые руки щипцы для орехов и вертевшего их. Решать предстояло ей, хотя она чувствовала себя орехом, стиснутым щипцами настолько, что, казалось, вот-вот лопнет. Убежище было окружено целым отрядом вооруженных людей, и нетрудно было представить, что среди них найдется убийца – человек, обезумевший от старой, возможно, воображаемой обиды или оскорбления. Если ее убьют, если передушат ее дочерей, словно волки овечек, шум поднимется по всей стране, и все пальцы укажут на лорда-протектора, однако общее негодование не исцелит ни единой раны.

С другой стороны, королеву терзали ужасные опасения. Безысходно мрачные сомнения пробирались в ее разум всякий раз, когда она опускала утомленную голову на подушку… Однако пока они остаются бездоказательными! Ее сын Эдуард жив и готовится к коронации. Неужели она ошиблась в Ричарде Глостере? Он объявил ее брата изменником, и с этого мгновения никаких новых вестей об Энтони она не получала. Мысль о том, что Риверса может уже не быть среди живых, заставила ее судорожно сглотнуть.

– А эти люди, которые меня окружают, – проговорила Элизабет негромко. – Получив моего сына, они уйдут?

– Они находятся здесь исключительно ради его безопасности, миледи. Если вам угодно, я потребую этого, – пообещал архиепископ.

Искренняя вера его заставила глаза королевы наполниться слезами… Неужели дряхлый священник способен мановением руки навсегда изгнать окружившую ее злобную свору, так что та никогда больше не будет угрожать ей и ее дочерям? Тем не менее она получила шанс выменять всех своих дочерей на еще одного сына. И, в порыве смешанной с отчаянием надежды, Элизабет сделал свой выбор:

– Хорошо, ваша милость. Я передам Ричарда в ваши руки. Надеюсь, что вы и лорд-протектор позаботитесь о девятилетнем мальчике.

Слезы ручьями текли по ее лицу, хотя королева и пыталась утереть их. Она позвала сына, и принц Ричард вбежал в комнату, но, увидев крайнее расстройство матери, в гневе посмотрел на старика, как будто бы являвшегося причиной ее горя. Мальчишка залез к матери на колени и свернулся там клубком, прижавшись к ней… Королева, не скрывая больше слез, уткнулась носом в его волосы и поцеловала сына.

– Что случилось? Почему ты плачешь? – спросил тот уже с полными слез глазами.

– Ничего. Я просто посылаю тебя навестить твоего брата Эдуарда – вот и всё, – ответила женщина. – И ты не должен плакать, Ричард! Надеюсь, ты будешь сильным – как подобает настоящему рыцарю. Не забывай о том, что ты герцог Йоркский, как и твой отец. Он надеялся, что ты будешь заботиться обо мне и о твоем брате.

Элизабет крепко прижимала сына к себе все то время, которое потребовалось архиепископу Буршье на то, чтобы подняться и взять в руку палку. Старик улыбнулся и поманил к себе мальчика:

– Пойдем, паренек. Мы с тобой как будто бы уходим. И кстати, ты можешь помочь мне, потому что я человек очень старый. Пойдем, пойдем, не хлюпай носом! Будь смелым, не расстраивай мать. У него есть камзол или плащ?

– У двери, – ответила королева. Она смотрела на Ричарда, который, утерев напоследок слезы, вложил свою детскую, не ведающую порока ладошку в старческую ладонь. Зрелище это разрывало ее сердце, однако она надеялась на то, что поступает правильно, что приняла наилучшее решение из всех возможных. Но когда сын обернулся и с улыбкой помахал ей рукой, чтобы ободрить ее, эта надежда разлетелась вдребезги. Мальчик вырвал свою руку из руки архиепископа и подбежал к матери, едва не сбив ее с ног своим порывом и силой объятий.

– Если мне позволят, мы вернемся с Эдуардом, – шепнул ей Ричард на ухо. – Не расстраивайся.

Элизабет пригнулась и прижала к себе ребенка с такой силой, что он попытался отодвинуться от нее… и отпустила его.

Епископ Бата и Уэллса явно чувствовал себя неуютно в такой обстановке, а может, дело было в присутствии старших, чем он, князей Церкви. Священнослужитель казался человеком застенчивым, и Ричард не стал объяснять его присутствие, хотя ощущал любопытство других людей – в частности, архиепископов Йорка и Кентербери. Ничего, подождут.