Теперь она почувствовала, что сын пытается вырвать руку, и покрепче сжала ее. С маленьким Эдуардом было много проще, чем с этим, подумалось ей. Боже, пусть только он останется жив! Прошу тебя, позволь ему пережить своего дядю!

– Дети, все мы уходим отсюда, – решительным тоном произнесла Элизабет и обратилась к няне: – Возьми Бриджит на руки, дорогуша. Сама она столько не пройдет, а ждать нам некогда.

Выходя из комнаты, королева высоко подняла голову, и все юные Плантагенеты потянулись за ней, словно выводок птенцов за гусыней, направляясь к находящемуся на противоположной стороне дороги аббатству и крохотной крепостце, использовавшейся одновременно в качестве тюрьмы и убежища, которой предстояло послужить им еще раз. Всю дорогу Элизабет молилась, изо всех сил стараясь не всхлипывать.

* * *

Ричард Глостер возвратился в Лондон во главе двух сотен рыцарей – отряда, способного опрокинуть любую угрозу. Лорд Бекингем еще с четырьмя десятками ожидал его возле открытых Мургейтских ворот, и в итоге Ричард влетел в город, не замедляя кентера[41], так что лондонцам пришлось разбегаться по сторонам, чтобы их не затоптали.

Глостер извлекал уроки из прошлого. Былых ошибок следовало избегать, и он с мрачным удовлетворением планировал контрмеры еще до того, как на его пути возникали препятствия. Жизнь складывается более гладко, если заранее видишь возникающие на твоем пути канавы, герцог понимал это. Пролетая на всем скаку мимо Бекингема, он успел кивнуть ему. Ничто не очищает улицы от людей так надежно, как грохот копыт двух сотен всадников, явно спешащих по делу. Некоронованный король ехал в самой середине отряда, опустив голову и не глядя по сторонам, пока спутники его мчались по городу в сторону Тауэра.

Младший брат короля Эдуарда был объявлен лордом-протектором, и в чрезвычайной ситуации именно его слово было ближе всего к закону. Он послал вперед троих людей, скакавших на полном галопе и во всю глотку приказывавших горожанам разойтись, чтобы не оказаться затоптанными. Наконец крики сбитых с ног горожан остались вдали, и на камнях мостовой звук их движения переменился, превращаясь в гром, по мере того как всадники, один за другим, выскакивали с немощеных улиц на булыжник.

Стража Тауэра уже видела их. Гонцы, посланные вперед Ричардом, сделали свое дело, и ворота также были открыты. Он уже с радостью воспринимал, как весь мир вокруг него принимает облик задуманной им головоломки. Лорд-протектор и его царственный подопечный переехали подъемный мост и караульное помещение и въехали во двор, остановившись только у Белой башни, чтобы дать остальным место остановить коней и отдышаться.

Ричард спешился и подошел к племяннику, сидевшему высоко в стременах, сдерживая коня, еще не успокоившегося после дикой скачки по городу. Лорд-протектор погладил животное по голове и похлопал его по боку, успокаивая заодно и перепуганного всадника.

– Вот и всё, вот и всё, теперь ты в безопасности. В этой крепости есть королевские покои, которыми не пользовались несколько лет. Твой отец предпочитал жить в Вестминстерском дворце, ну а я всегда предпочитал Тауэр.

– А что с моей матерью? – спросил Эдуард. – С моим братом и сестрами?

Голос его на этих словах дрогнул, хотя мальчик и старался быть храбрым. Подняв обе руки, Ричард помог ему опуститься на землю, а потом стряхнул несколько пятнышек грязи, прилипших к его плечам и щеке.

– Пока что не могу сказать тебе, что с ними всё в порядке, Эдуард. Услышав, что тебе грозит опасность, я немедленно поскакал на север со всей возможной быстротой. Я должен был первым спасти тебя. Ты – наследник престола, ты – король.

– Но с ними тоже всё будет в порядке? Ты привезешь их ко мне?

– Я сделаю для тебя все возможное, Эдуард, – сказал мальчику его дядя. – Обещаю тебе. А сейчас иди с этим людьми, и пусть они хорошенько обыщут твои покои, прежде чем ты войдешь в них. Да, и не бойся ничего, парень! Это просто на всякий случай. Я окончательно успокоюсь только после того, как тебя коронуют, но никак не раньше.

Похлопав племянника по плечу, он поцеловал его в макушку. Мальчик обернулся, стараясь сохранять отвагу, когда чужие для него люди повели его внутрь каменных стен.

Ричард Глостер расхаживал вдоль стола, так что шестерым сидевшим за ним мужчинам приходилось поворачивать головы, провожая его взглядом. Они явились по его вызову в Вестминстерский дворец, в Расписную палату, и, невзирая на свое высокое положение, им пришлось дожидаться, когда лорд-протектор обратит на них свое внимание.

Ричард расхаживал перед ними, заложив руки за спину, словно школьный учитель. На нем был роскошный черный с золотом дублет и хозы, а на поясе висел меч с серебряной рукоятью. В его тридцать лет поступь Глостера дышала яростью меченосца, и от него буквально исходила опасность. Однако архиепископу Кентерберийскому отчего-то пришел на память собственный кот, и он уже был готов увидеть хлещущий по бокам хвост за спиной герцога…

В качестве лорда-протектора Ричард Глостер обладал не имеющими очевидного предела королевскими полномочиями или, точнее, теми полномочиями, которыми, следуя ситуации, он наделял себя сам, что практически значило то же самое. Документы, скрепленные большой печатью его брата, были переданы в парламент и архивы Тауэра еще перед смертью короля, и власть Ричарда никто не мог отрицать. Причиной же его недовольства в данной ситуации было то, что ее тем не менее отрицали. Трое из собравшихся за столом членов Совета несли ответственность перед инстанцией, более высокой, чем Государственная печать Англии и ее лорд-протектор.

Ричард вдруг остановился, и взгляд его теперь сам по себе мог служить обвинением. Архиепископу Кентерберийскому Буршье как раз исполнилось восемьдесят, однако этот старец, прятавший глаза под кустистыми белыми бровями, полностью сохранил разум. Архиепископ Буршье и архиепископ Йоркский Ротерхэм понимали друг друга с полувзгляда, хотя им лишь в редких случаях, кроме как перед коронацией короля, требовалось одновременно присутствовать в одном помещении. И оба они прекрасно понимали, что именно решалось сейчас.

Лорд Бекингем присутствовал ради того, чтобы поддержать Ричарда против всех остальных, проголосовать или просто поддержать его точку зрения. В свои двадцать девять лет молодой Бекингем попросту примкнул к образовавшемуся в Лондоне новому центру власти. Он готов был полностью довериться своему чутью. Они с Ричардом точно родились в один день, рассудил архиепископ. Должно быть, их соединяло какое-то общее чувство, родство или чутье, совершенно забытое присутствующими в комнате старцами. А возможно, Бекингем просто увидел возможность подняться – как человек, решивший вдруг поставить все свои деньги на какого-то пса на собачьих бегах.

И Ричард Глостер, и архиепископ Буршье терпеть не могли епископа Или, Джона Мортона. С точки зрения архиепископа, для клирика он был слишком мирским; лорды же считали его чересчур религиозным. В дополнение к прочим недостаткам Мортон, безусловно, был слишком умен, что отнюдь не шло ему на пользу.