На крохотном сухом островке у корня мертвой ели Вэрри позволил всем остановиться и, спешившись на несколько минут, наскоро перекусить. Арифа дрожащими руками нащупала у мужа пульс, чуть успокоилась и молча замерла рядом.

– Плохо, – согласился айри, осмотрев умирающего. – Ему нужна снавь.

– Только, – без выражения подтвердила Арифа. – И то – срочно.

– Выберемся из топей и станем думать, – пообещал Вэрри. – Пока нам везет, так что не хорони его прежде времени. Он у тебя счастливый, уже однажды сочтен умершим, а вот, все еще дышит, такие до ста лет безбедно доживают. Поешь и забери на седло девочку. Ей тоже требуется помощь, к тому же так вам хватит одного плаща на двоих, я приметил, что Стояра всё сильнее знобит.

Она кивнула послушно.

Вэрри недоверчиво глянул в серое небо, с растущим удивлением отмечая, что дождь по-прежнему идет довольно редкий, и потому вода прибывает медленно. Да и гроза ворчит далеко на севере, не решаясь ощупать болото пальцами молний: то есть все необыкновенно хорошо вопреки усилиям медлительных и неповоротливых лошадей демонов, то и дело норовящих оступиться, покидая единственную каменную тропку, местами – не шире ладони. Но и на более просторных и спокойных ее участках кони спотыкались и рыскали, вскидывались, пугаясь далекого грома и рычания болотных пузырей. Сразу по самую спину уходили в холодную жижу болота – и дрожали все сильнее…

Из-за их убогости отряд все более отставал от намеченного еще у замка графика, с бессильным спокойствием отчаяния отметил Вэрри. Но к закату даже эти клячи оставили позади самые трудные и гиблые места. То есть почти наверняка спасли людей, обнадежил он себя. Спасибо Лою! Упчоч быстро понял, что дергать усталых седоков не стоит, его команды слишком нескоро превращаются в изменение направления движения. Куда правильнее шпорить коней: ведь у него есть отменные когти! Вороные тоже усвоили, чего от них хочет суетливый малыш, насколько он опасен и беспрекословно слушались. Гром и пузыри далеко, а когти – рядом!

Вэрри поднял людей после второго короткого привала и повел дальше. К полуночи впереди, на еле различимом горизонте, лег непроглядной тенью лес. Густой, нехоженый, буреломный, напоенный влагой и раскисший. Растягивающий путь до Брусничанки на месяц. То есть самое малое – до первых морозов.

Границу смертельно опасных топей на болотной тропе отмечает большая поляна в обрамлении ивняка и орешника. Начиная оттуда цепочку ориентиров высматривать несколько попроще. Точнее, риск ошибки не столь сокрушителен: неверный шаг вынудит выкупаться в грязи, но не отправит сразу в гнилую бездонную топь. Айри вздохнул и повел плечами. Далеко еще до настоящего леса!

Сперва тропа пересекает темный топкий ельник, норовящий своими скрытыми в илистой жиже корнями запутать и переломать ноги. В нем невидимая и нехоженая много лет дорожка снова петляет, иногда прячется даже от опытного глаза. Тропа даст себя толком рассмотреть лишь к утру. Ведь к тому сроку путники просто обязаны достичь более высоких и сухих ольховых рощ. А к полудню покажутся первые дубы. Довольно чахлые, кривые и не слишком рослые, но обещающие надежный кров от дождя и скорый отдых. Сперва их будет немного, на дальних довольно сухих холмах, которые вода не затопит с макушкой и через месяц усилий упрямого Погонщика туч. Там, за последней сложной низинкой, которая вполне способна напоследок коварно погубить ленивых коней, можно задержаться и устроить лагерь. А пока позволять себе отдых нельзя, вода идет по пятам и грозит окружить и погубить.

Вэрри теперь вел коня Яромила, постоянно держа наготове нож, чтобы успеть вытащить из топи пребывающего в беспамятстве князя, если слепая от утомления кляча оступится. Яромил ни разу от самого замка не приходил в сознание. Собственно, как и Арифа, айри сомневался, доберется ли старший Орлан живым дальше дубовой опушки. Вэрри ощущал, как с каждым часом в истерзанном теле остается все меньше жизни. И наблюдал тихое угасание с отрешенной тоской бессилия. Да где все эти снави, будь они неладны? И самое непоправимое и страшное – уже поздно их звать. Ну почему он не попробовал раньше, на что рассчитывал? А рядом Лой – проводник, способный вызвать Говорящих наверняка и быстро…

Привык к своей силе, к неутомимой верности Актама, а о других, куда более слабых, думать не научился.

Днем кони брели уже по брюхо в жидкой грязи, спустившись в ту самую последнюю низинку. Утомленные седоки из последних сил держались в седлах и не поднимали голов. Теперь с плетью познакомились уже все лошади, кроме Актама, уверенно и без заметного усилия идущего замыкающим, как и положено самому сильному. Везущего остатки зерна, вьюки с одеждой и шатром, а сверх того двух седоков, Всемила с Поленем. Единственный пеший – сам айри, – вымотался так, как, кажется, никогда прежде за свою долгую и полную самых разных событий и походов жизнь. Он замерз до сведенных судорогой мышц, отвечающих мучительной болью на каждое движение. Промок до последней нитки, постоянно погруженный в ледяную жижу по пояс, а то и глубже. Но шел и упрямо тянул не способного ускорить шаг первого коня. Лой носился по всему отряду, истошно визжал, снова и снова всаживая свои когти на полную длину в крупы и шеи дрожащих коней. Он чуял, что погода не может быть доброй до бесконечности и сейчас ее терпение на пределе. Одна остановка, всего лишь неверный шаг – и гнилая вода сомкнется над конскими мордами, не слушая запоздалых жалоб и стонов. А впереди долгая дорога до теплых изб, которую люди едва ли осилят пешими…

Вэрри недоверчиво почуял под ногами твердую каменистую поверхность подъема к надежному холму на раннем закате, неразличимом за плотной серой рогожкой дождя. Облегчено вздохнул, рванул повод и выбрался из грязи. Остановился, бросил шест, повел ноющими сгорбленными плечами, с трудом поднял голову…

И рассмеялся с облегчением. Прочие его веселья не поняли. Слабое и вдвойне убогое в сумерках зрение людей еще не могло различить этого.

На высокой плоской вершине первого холма был установлен маленький шатер из шкуры беса, один из тех, конечно же, что уехали в Брусничанку с семьей кузнеца. Рядом горел под защитой кроны огромного дуба небольшой костер. В стороне от огня, под открытым небом, вне крова из плотной еще и надежной осенней листвы, сидела насквозь промокшая и совершенно невозможная тут Миратэйя, неподвижная, сосредоточенная и серьезная. Закинув голову, она подставляла лицо дождю, послушно тихому и слабому.

– Солнышко? – неуверенно позвал айри, примечая, как сел и охрип слабый от усталости голос.

Она резко вскочила, замотала головой, стряхивая с волос влагу, покачнулась и, спотыкаясь, двинулась к огню. Вэрри потрясенно смотрел и не решался поверить до конца своему драконьему безошибочному зрению. Такой могучий тучевой напор в одиночку не всякая взрослая снавь выдержит, насколько он успел усвоить их возможности по рассказам Деяны. Как же управилась эта девочка? Впрочем, отлично видно, во что ей обошлось упрямство: еле стоит на ногах.

Отпущенный на волю ливень сперва неуверенно завис над самыми головами, мрачнея и наливаясь силой, а потом с грохотом вала, прорвавшего плотину, рухнул на болото! В свете первой молнии Вэрри разобрал, как Актам двумя прыжками взлетевший на холм, вежливо замер у поваленного дерева, повернувшись к нему боком, – жалеет своих слабых седоков, помогает спешиться.