Папка была совсем дряхлая, с оторванными завязками. Истории рассыпались в разные стороны, одна упала прямо к ногам Виктора.

Он засмеялся, поднимая её с пола.

— Вот… — Сказала я, немного притихнув. — Даже канцелярских папок не допроситься! Моя старшая три месяца со списком к завхозу ходит: папок нет, бумаги для компьютера нет, бланков нет…

— Правильно. — Кивнул Виктор. — У нас то же самое. Чернила для принтера на свои деньги покупаю. Перечислить ещё, чего в больнице нет? Как насчёт ремонта лампы в операционной, замены ржавых каталок, покупки функциональных кроватей? У тебя в отделении хоть одна в нормальном состоянии имеется?..

Я всё ещё не могла успокоиться

— Он потому на меня злиться, что я ему конвертики не ношу. Вы все носите, а я не ношу, и носить никогда не буду.

Это, конечно, было полу правдой: с наших больных немного возьмёшь — туберкулёз — болезнь социальная. Лечатся у нас, в основном, алкоголики, тюремные сидельцы, много деревенских жителей, крепко пьющих, нигде не работающих. О бомжах и говорить нечего… В тяжёлые девяностые даже бутерброды у персонала воровали… Люди денежные, способные платить среди наших постояльцев редко попадаются. И платные услуги мы населению не оказываем, поскольку это ближайшее население от нас в пяти километрах, ему удобнее и ближе в город ездить. Но Виктор на этой неделе оперировал оч-чень платёжеспособного больного. Я знаю, поскольку это больной переведён в хирургию из моего отделения. Значит, и конвертик был, ибо наш главный по поводу чужих денег востро держит ухо.

— Если вы все будете молчать, мы так и будем гнить в своём болоте. Надо жаловаться…

Виктор с иронической улыбкой взглянул на меня.

— Кому?!

Да, знаю я, конечно! Шурин нашего начальника никто иной, как вице-губернатор. Потому и попал в главные врачи туберкулёзной больницы бывший стоматолог.

— Пойми ты, дурья твоя голова, — продолжал Виктор, — про нашего прохиндея мы всё знаем. Изучили за эти годы. Знаем, что в лоб от него ничего не добиться, знаем сколько и за что ему надо платить… А если нового кого-нибудь назначат? Вместо того, чтобы больных лечить, будем несколько лет заново к нему приспосабливаться … Ты уверена, что новый начальник будет лучше старого? А если ещё похлеще кого-нибудь назначат?

Виктор помолчал, потом вздохнул.

— Надо делать своё дело… Работать, работать надо… И плевать я хотел на всех начальников, вместе взятых!

— Но ведь их не обойти! — Вздохнула я, сдаваясь.

— Если ты не угомонишься, он тебя выгонит… Подумай своими мозгами: даже если ты из фтизиатрии в терапевты подашься, какой дурак тебя в рядовые возьмёт с должности заведующей отделением? Кому конкуренты нужны?

— Этого все вы и боитесь!

— Конечно. — Виктор кивнул. — Мне что, прикажешь в поликлинику идти пролежни лечить?

Я вздохнула, постепенно успокаиваясь. Виктор — хирург экстракласса. Руки волшебные. И кроме этого — отличный менеджер. Так организовал работу в своём отделении — любая клиника может позавидовать. Его знают во всех областных медицинских компаниях. Даже во Францию на стажировку ездил за их счёт. На месте нашего главного я бы в рот ему смотрела, а этот…

— Но кадровую проблему как-то надо решать?

У меня эта проблема на первом месте. В конце концов, папки для историй болезни я и сама купить могу, а вот где взять ординаторов? По штату я как заведующая отделением палаты не курирую, но ординаторы у меня… Один после интернатуры только полгода работает, опыта совсем нет, многое пропускает, а второй доктор… Неделю работает — три пьёт… Когда-то в городе серьёзную должность занимал — слетел за пьянку. Но знакомые остались, больничный лист от любого узкого специалиста может принести. Выгнать, конечно, можно, только кто работать будет? Но доводит он меня… Каждый месяц по три раза графики дежурств переделываю. Иногда приходится по нескольку дней вообще домой не уходить — кому-то надо в отделении дежурить. Плохо с ординаторами, очень плохо. Потому и с главным врачом ругалась — не хочет кадрами заниматься и всё… Правда, у Виктора в отделении не лучше: один ординатор — ни рыба, ни мясо, зато всегда на рабочем месте, а вот другой — совсем древний, иногда во время операций крючки от слабости из рук выпадают… Сам с работы уходить не хочет, и уволить нельзя — не за что. Ну, а наш начальничек в вышестоящих организациях рапортует, что у нас с кадрами всё в порядке.

— Будем капать на мозги потихоньку… Знаешь, что такое «японская пытка»? Но на рожон не лезь… Выгонит — где жить будешь?

Замечание резонное: ведомственное жильё — это разновидность рабства. Я всё время об этом забываю.

Виктор похлопал меня по плечу и пошёл к себе в отделение.

Когда я, наконец, пришла в палату к Лабецкому, он лежал всё в той же позе лицом к стене, с очередной баночкой для мокроты в руках. Дышал тяжело, хрипло, и сердце у него стучало где-то в горле. Нетронутый завтрак застыл на тумбочке. Я вышла в коридор, позвала санитарку, велела убрать. Санитарка виновато засуетилась, унесла посуду, вытерла клеёнку на тумбочке. Больной не пошевелился. Я подвинула единственный старый, чудом сохранявший устойчивость стул к его кровати и села.

— Сергей Петрович! — Позвала я. — Повернитесь, пожалуйста… Я — Ваш доктор. Мне надо с Вами поговорить.

Больной не отозвался, никак не прореагировал на мои слова.

Мне показалось, что он в забытьи, и я дотронулась до его плеча.

— Сергей Петрович, Вы меня слышите?

— Слышу… — Его плечо слегка отодвинулось от моей руки.

— Моя фамилия Соловьёва… Ирина Дмитриевна. Мне кажется, что мы с Вами знакомы… Работали когда-то вместе на станции «Скорой помощи».

Больной притих, словно тяжело переваривая мои слова. Потом вздохнул, сильно закашлялся, и только отплевавшись в баночку, слегка развернулся и произнёс только один звук.

— А…

Он тяжело поднял отёкшие веки и взглянул на меня.

— Мне надо собрать анамнез и назначить Вам лечение… — Продолжила я настойчиво. — Как только Вы начнёте лечиться, снимется интоксикация, и Вам станет лучше. Пожалуйста, постарайтесь ответить на мои вопросы…

Он прикрыл глаза в знак согласия. Я понимала, что ему сейчас так тошно, что даже желать самому себе смерти нету сил. Но, собрав всё своё мужество, он стал односложно отвечать на мои обычные врачебные вопросы, иногда заменяя слова слабым кивком головы или просто закрывая глаза в знак согласия. Кое-как усадив больного в постели, я тщательно простучала и прослушала его грудную клетку. Впрочем, ничего неожиданного я в его лёгких не услышала — рентгеновские снимки давали полную информацию.

Я