В общем, формировались мы под наблюдением нового комбата и его штаба, а также под влиянием складывающихся обстоятельств весьма энергично. В это время, в связи с редко поступающим пополнением знали, что теперь батальон будет воевать не в полном составе, а, как и до Осипова, поротно. Сложилось впечатление, что наш «Батя» Осипов был перемещен именно потому, что его организаторским способностям и полководческому умению в рамках отдельно действующей роты будет тесно. А нового комбата, еще не имеющего боевого опыта, можно испытать и в проверке умения управлять ротой.

Старший лейтенант Сергеев Г. Т.

Познакомили меня с некоторыми вновь поступившими в батальон офицерами. Среди них выделялся командир пулеметного взвода, неторопливый и, как оказалось вскоре, расчетливый и отважный старший лейтенант Георгий Сергеев. Судя по огромному, во всю левую щеку, шраму на лице, он уже немало повидал на фронте, и мы многому учились у него потом, в боях. К тому времени пулеметчики взвода, который формировал Сергеев, получили новые станковые пулеметы системы Горюнова, которые хорошо знал Сергеев, и умело обучал переменников. Эти пулеметы были почти вдвое легче прежних «максимов» (40 кг вместо 70!). Лента к ним тоже вмещала 250 патронов.

Вместо Феди Усманова, еще не вернувшегося из госпиталя, временно в роту был зачислен младший лейтенант Иван Карасев, довольно высокого роста, крепкого телосложения, с плечами саженного размаха, удивительно спокойный и улыбчивый человек, в любом движении которого угадывалась недюжинная сила.

Батальон размещался недалеко от Вислы в районе Минска-Мазовецкого, что юго-восточнее Варшавы. В памяти осталось только название. Помню, что рядом с нами размещалась какая-то часть Войска Польского. Соседство это способствовало знакомству с польскими воинами («жолнежами»), кто знает, может, соседями окажемся и в бою… Наряду с коренными поляками, часть их были или давно обрусевшими, или русскими с фамилиями на «ский». Непривычно было смотреть на их странный, по нашим меркам, головной убор, «конфедератки» — фуражки с квадратным, а не круглым, как у нас, верхом. И честь друг другу они отдавали не ладонью, поднесенной к головному убору, а двумя сложенными, средним и указательным, пальцами. Удивляли нас на первых порах также их утренние и воскресные молитвы и богослужения. Подумалось: а в боевых условиях, например, в наступлении или в атаках, которые часто случаются именно утрами, они тоже будут делать перерывы на молитвы?

Известно, женщин в нашем батальоне не было, и наше соседство с Войском Польским было приятно тем, что там часто устраивали вечера танцев, а в этом войске было много солдаток-женщин, так что танцевать было с кем. Многих из нас сами эти танцы интересовали мало, хотя некоторых все-таки влекло туда наличие девчат в польской военной форме, но их командиры строго пресекали романтические отношения с нашими офицерами и бойцами, хотя это им не всегда удавалось. У нас шло формирование одной роты и взводов усиления за счет нового пополнения, правда, не массового, как раньше. Хорошо, что большинство бойцов было с богатым боевым опытом, и мы использовали их в роли инструкторов по боевой подготовке, и делали они это с охотой, каждый по своей собственной методике.

Понятно, что ни о каких 17 сутках санаторного лечения, рекомендованных в справке из госпиталя, не могло быть и речи, но наш главный медик Степан Петрович Бузун специально прикрепил ко мне своего фельдшера, лейтенанта медслужбы Ваню Деменкова — делать мне и перевязки еще не совсем зажившей раны, и ежедневные массажи, методику которых ему показал тот же доктор Бузун. Этой методикой я пользовался еще долгие 10 лет после войны, до полной нормализации чувствительности раненной ноги

В те дни мы узнали, что в Варшаве началось восстание. Еще малоопытные командиры, мы понимали, что уж очень не вовремя поднялись повстанцы: ни наши войска не в состоянии были ничем им помочь, ни они нам. Войска нашего 1-го Белорусского фронта преодолели к тому времени с боями более 250 километров сложной местности с естественными, трудно преодолимыми рубежами и сильно укрепленными вражескими оборонительными позициями, с развитой системой полевых укреплений. Артиллерия почти полностью израсходовала созданный перед началом операции «Багратион» боезапас, а большинство танков и другая техника, как утверждали наши штрафники из таких родов войск, нуждались в восстановлении моторесурса. Тылы и базы снабжения даже нашего штрафбата, не говоря уже о тылах дивизий, а тем более о фронтовых и армейских тыловых структурах, сильно отстали. Это и мы чувствовали, не ведя уже боев. Что же касается живой силы, солдат и их командиров, — они были тоже измотаны до предела.

А то варшавское восстание началось еще 1 августа по сигналу польского эмигрантского правительства из Лондона. Тогда 70-я армия, в составе которой нам довелось и обороняться, и наступать, как многие другие войска фронта, еще только завершала очищение района окружения Брестской группировки немцев. И хотя передовые части некоторых армий фронта к тому времени с ходу захватили Магнушевский плацдарм на Висле, в 50–60 км южнее Варшавы, сил для дальнейшего наступления не оставалось. Противник еще яростно сопротивлялся и наносил чувствительные удары по флангам войск фронта на других подступах к Висле.

Стало известно и о варшавском восстании. Сколько потом было истрачено чернил и извергнуто из лживых уст неправды, чтобы обвинить советское командование и лично Сталина в якобы умышленном нежелании помочь повстанцам! Но организаторы этого восстания, руководители так называемой Армии Крайовой (генерал Бур-Комаровский), толкнувшие варшавян на опасную авантюру, вовсе и не хотели этой помощи. Они просто старались помешать Красной Армии войти в Варшаву и «установить там свою, красно-коммунистическую власть». Боялись они, что она не даст им установить свою, поэтому старались не допустить даже контактов повстанцев с командованием Красной Армии.

Нам, благо погода стояла хорошая, из района нашей дислокации было хорошо видно, как над Варшавой однажды появилась армада американских бомбардировщиков, «летающих крепостей». Как стало ясно уже после войны из официальных источников, их было 80, не считая истребителей сопровождения, и летели они на большой высоте, более четырех с половиной километров, чтобы не попасть в зону зенитного огня немцев. Когда началась выброска на парашютах грузов, с такой высоты они рассеивались далеко за пределы повстанческих районов, часть грузов попадала либо в воды Вислы, либо даже к немцам. Немецким зениткам удалось сбить два самолета из этой армады, и больше «крепости» в небе над Варшавой не появлялись.

Значительно позже нам стало известно: когда с середины сентября восстание стало безнадежно захлебываться, по запоздалой просьбе его руководителей, наконец-то вышедших на связь со штабом маршала Рокоссовского, наша авиация начала снабжение повстанцев. И уже 18 сентября руководивший восстанием генерал Бур-Комаровский по команде из Лондона вынужден был сообщить по английскому радио, что налажена связь с командованием «русского» фронта и что советские самолеты непрерывно сбрасывают восставшим боеприпасы и продовольствие. Наши самолеты, кроме этого, штурмовали и бомбили немецкие позиции по заявкам повстанцев. Однако эта помощь по вине руководства Армии Крайовой (АК) пришла слишком поздно.