его ногами. Когда сестра спросила, за что он разбил изображение ее жениха, он взглянул на нее непонимающе, потом сжал ее руку и, вперив безумный взор в нее, просил поклясться, что она никогда не будет женою этого чудовища, потому что он… однако продолжать Обрий не мог; ему показалось, что тот же голос напоминает ему о клятве – он обернулся, думая, что лорд Ротвен стоит рядом, но никого не увидел.

Между тем опекуны и доктор, которые все слышали и сочли, что это новый припадок сумасшествия, вошли в комнату и, вырвав из его объятий мисс Обрий, просили ее выйти. Бедный юноша упал на колени перед ними и просил, умолял их хотя бы на один день отложить свадьбу. Но они, приписывая все сумасшествию, постарались успокоить его и ушли.

На другой день после бала лорд Ротвен приезжал к Обрию, однако не был принят, так же как и остальные. Услышав о болезни Обрия, он тотчас понял ее причину; узнав же, что юношу считают сумасшедшим, он едва мог скрыть свою радость. Он поспешил в дом своего прежнего товарища и частыми посещениями, рассказами о своей дружбе и участии в судьбе брата скоро успел снискать расположение мисс Обрий. Кто мог противиться его страстным исповедям? Он рассказывал о перенесенных трудностях и опасностях, говоря о себе как о человеке, не встречающем сочувствия ни у одного существа на многолюдной земле – кроме той, к которой были обращены его речи. Он мог уверять, что только с тех пор, как познакомился с ней, начал дорожить жизнью, хотя бы для того только, чтобы слышать утешительные звуки ее голоса. Словом, он так владел змеиным искусством обольщения или такова была воля судьбы, но лорд Ротвен завоевал привязанность мисс Обрий.

Наконец он получил титул старшей родовой линии, и ему поручили важную миссию, что и послужило предлогом к ускорению свадьбы, несмотря на расстроенное здоровье Обрия. Свадьба была назначена в самый день отъезда лорда на континент.

После ухода опекунов и доктора Обрий пытался подкупить слуг, но напрасно. Он попросил перо и бумагу; его пожелание исполнили. Он написал письмо сестре и заклинал ее, чтобы она – если дорожит своим счастьем, своей честью и честью тех, кто уже покоится в могиле, кто когда-то держал ее на руках и видел в ней свою надежду и надежду своего рода, – хотя бы на несколько часов отложила свадьбу, которую он осыпал самыми тяжелыми проклятиями. Слуги обещали отдать письмо, но показали его доктору, который решил не нарушать спокойствия мисс Обрий.

Истекала ночь, но в доме никто не ложился спать, и легко понять, с каким ужасом Обрий слушал звуки деятельных приготовлений. Наступило утро, и он различил стук карет. Обрий как никогда был близок к помешательству. Наконец любопытство слуг одержало верх над их бдительностью; постепенно все они ушли, оставив Обрия под присмотром одной слабой служанки. Он воспользовался случаем; одним прыжком вырвался из комнаты и через минуту был в шумной зале. Лорд Ротвен первым заметил его, немедленно подошел к нему, и, с силой взяв его за руку, поспешно вывел из залы, едва сдерживаясь от бешенства. Когда они были на лестнице, он наклонился к нему и прошептал на ухо: «Не забывайте клятвы и помните, что если сегодня же ваша сестра не станет моей женой, – она обесчещена. Женщины так слабы!» – сказав это, он бросил его подбежавшим слугам, которых послала встревоженная служанка. Обрий уже не мог стоять на ногах; его бешенство, не могущее найти выхода, разорвало кровеносный сосуд, и юношу пришлось отнести в постель. Сестре его, которой не оказалось в комнате, когда он вышел, ничего не сказали; доктор боялся огорчить ее. Обряд венчания свершился, и молодые оставили Лондон.

Слабость Обрия увеличивалась; потеря крови явила признаки близкой смерти. Он просил, чтобы позвали опекунов, и, когда пробило полночь, подробно рассказал все, здесь записанное, и сразу после этого умер.

Опекуны пытались спасти мисс Обрий, но было уже поздно. Лорд Ротвен исчез, но сестра Обрия уже утолила кровавую жажду ВАМПИРА.

Перевод П. Киреевского

1828 год

История шестинедельной поездки по некоторым областям Франции, Швейцарии, Германии и Голландии с приложением писем, описывающих плаванье вокруг Женевского озера и ледника Шамони (О времени, когда зарождался демон «Франкенштейна»)

Мэри и Перси Шелли

Предисловие

Эта маленькая книжка как нельзя более скромна. Она содержит рассказ о странствиях одной молодой компании по местам, которые сейчас так хорошо знакомы нашим соотечественникам, что едва ли какие-либо сведения о них ускользнули от внимания многих более опытных и точных наблюдателей, опубликовавших свои путевые записки. Наши авторы всего лишь придали некий порядок тому немногому, что содержалось в кратком путевом дневнике и в нескольких письмах к друзьям в Англию. Теперь, когда их маленькая повесть предлагается читателю, они сожалеют, зачем эти материалы не были более обильными и полными. Их ждут справедливые укоры тех читателей, которые ищут не столько развлечения, сколько возможности осудить. Но те, кто провел свою юность, как и авторы, кто стремился – а с каким успехом, не важно, – подобно ласточке, за переменчивым летом красоты и радости, озаряющим наш мир, те, быть может, не без удовольствия последуют за автором, ее мужем и сестрой в их пеших скитаниях по Франции и Швейцарии и в плавании по увенчанному замками Рейну, среди ландшафтов, которые прекрасны сами по себе, но которым великий поэт208 даровал с тех пор новую, божественную жизнь. Им будет интересно прочесть о посещении Мейери, Кларана, Шильона и Веве – о местах, ставших уже классическими209, населенных нежными и вдохновенными образами настоящего и прошедшего.

Мэри Шелли во время своего шестинедельного путешествия по Европе. Художник неизвестен. 1820-е гг.

Читателям, быть может, не приходилось слушать тех, кто со всем восторгом юности созерцал глетчеры, озера, леса и потоки величавых Альп. Они, быть может, простят изъяны повествования ради описанных в нем событий и чувств и из интереса, какой сами по себе возбуждают все эти прославленные места.

Стихотворение, озаглавленное «Монблан», принадлежит автору писем из Шамони и Веве210. Оно было сочинено под наплывом глубоких и сильных чувств, вызванных созерцанием того, что автор пытается описать; это ничем не одерживаемое излияние чувств может представлять некоторый интерес как попытка изобразить ту дикую мощь и величавую неприступность, которая