И, похоже, только с подачи Черчилля эти безумные идеи могли воплотиться в жизнь. По чрезвычайному правительственному распоряжению, в разработку и производство этих монструозных машин были вовлечены крупные предприятия на севере Британии, от «Метрополитен Кэммел» в Бирмингеме до «Мирлесс Уотсон» в Глазго. Черчилль активно следил за ходом проекта и лично присутствовал на военных испытаниях в горах Шотландии, хотя, как я потом узнала, многие испытания проводились на континенте, а некоторые небольшие модели уже прошли боевое крещение на русско-немецком фронте – но эта кровавая история держалась в тайне.

В пути я успела рассмотреть свою железную клетку. Я заметила смотровые щели – прорези в корпусе, закрытые довольно тяжелыми металлическими створками, которые мне, однако, удалось открыть. Через щели можно было смотреть в сторону от корабля и немного вперед. Был и небольшой перископ, позволяющий худо-бедно просматривать окружающее пространство.

Таким образом я смогла разглядеть местность, по которой мы неслись, и машины позади – целую флотилию, в авангарде которой шла «Боудикка». Здесь были большие и малые лэндшипы, хотя ни один не мог по величине сравниться с нашим. Их выхлопные трубы испускали клубы дыма, а колеса срывали верхний слой грунта и отбрасывали его назад, так что наш путь был отмечен уродливым бурым шрамом на поверхности земли. Эти неповоротливые суда напоминали мне рыб-рогозубов, морских созданий, страдающих на суше. Машины поменьше, различные автомобили и мотоциклы, проносились мимо нас; над головой, словно яркие насекомые в солнечных лучах, пролетали самолеты, но их гул тонул в реве целой армады лэндшипов.

Тем не менее двигались мы медленно. Максимальная скорость, которую мы были способны развить, достигала всего каких-то четырех-пяти миль в час, и это за вычетом всевозможных поломок и задержек. Машины и мотоциклы могли ехать гораздо быстрее.

По ходу пути я время от времени выходила из своей крошечной камеры. Мне нужно было размять спину и принять хоть какое-то подобие естественной человеческой позы. И, чтобы избавить Верити от необходимости покидать пост, я приносила ей воды из-под крана, ставшей очень горячей за время нашей езды.

Нагрелась не только вода. Все пространство, в котором мы обречены были толпиться, было горячим, шумным, вымазанным в масле, захламленным и битком набитым людьми, так что немудрено, что мы ругались из-за каждой мелочи. Члены экипажа в масках и очках колдовали над двигателями, бесконечно налаживая дребезжащие поршни и шипящие клапаны. Хорошо хоть воздух был более-менее свежим; видимо, здесь должна быть какая-то система вентиляции, призванная предотвратить скопление выхлопных газов. Но чем дольше тянулось это бесконечное утро, тем сильнее мне казалось, что мы попросту расплавимся в этой всепоглощающей жаре.

И все же наш экипаж, несмотря на высокую температуру и крики, трудился исправно. Это были умные, хорошо обученные молодые люди, знатоки своего дела. Несмотря на усталость, они скорее походили на морских офицеров, нежели на простых солдат, – даже своего командира они звали капитаном. Если бы не война, им бы впору было обслуживать какие-нибудь огромные генераторы на энергостанциях. Неужели так и выглядит война будущего, – думала я, – как противостояние спокойных молодых людей, которые, нажимая на рычаги, сеют смерть где-то неподалеку? Возможно, мы начали походить на марсиан, которые с такой же невозмутимостью вели войну на Земле.

Туалетом здесь служило отверстие в полу, прикрытое металлическим люком. Я воспользовалась им лишь однажды. Оно не было отгорожено, но в нашем положении было не до стыдливости. Думаю, мы все были изрядно обезвожены, и я не могла вспомнить, когда в последний раз как следует ели.

Дорога до нашего пункта назначения заняла все утро, даже немного больше. И, как я узнала впоследствии, пока мы прокладывали себе путь через грязь, марсиане уже начали уничтожать Лос-Анджелес и приземлились в австралийском Мельбурне.

Признаться, чем ближе мы подбирались к Кордону, тем большее облегчение я испытывала. Было где-то два часа пополудни.

Машины сопровождения давно отстали – остались только боевые лэндшипы, размер которых не оставлял сомнения в серьезности происходящего. Я слышала где-то впереди отдаленные глухие удары, словно раскаты грома. Как мне объяснили, то был артиллерийский огонь: за много миль от нас пушки целились в марсианские позиции невдалеке от нашего места назначения, чтобы прорвать линию оцепления и немного обработать противника перед полномасштабной атакой. Битва, на которую мы ехали, уже началась.

Удары снарядов, казалось, сотрясали всю землю до основания. Сидя в своем спонсоне, я слышала в телефонной трубке спокойные голоса Эрика и его команды. Шуточек, которыми все перебрасывались в лагере в Торнборо, теперь не было и в помине – лишь рутинное чтение информации с приборов, рутинные отчеты из машинного отсека и мягкий голос Эрика, отсчитывающий оставшееся расстояние:

– До линии ограждения осталось полмили, мальчики, совсем немного…

Я знала, что мужчины на войне замыкаются в себе и уходят в мысли о своих домах, о женах и детях, о матерях. Нужны были офицеры вроде Эрика, чтобы возвращать их к действительности.

– Еще четверть мили – так держать – двести ярдов – вижу, как саперы сматывают проволоку, чтобы мы прошли, и меня так и тянет пропустить стаканчик за их здоровье, но нет… А вот и Траншея.

Пейзаж изменился. Если до этого наш путь пролегал по зеленой сельской местности, которая выглядела точно так же, как и в обычный майский день – пусть даже сейчас на полях не поднимались всходы, а на лугах не пасся скот, – то сейчас перед нами была безжизненная равнина с разрушенными зданиями и поваленными заборами. Даже деревья были сломаны или сожжены. Поверхность земли, исполосованную сотнями колес, покрывали лунки от снарядов. Я заметила и другие следы сражения: уничтоженную огневую позицию, ружья на которой расплавились, словно были сделаны из шоколада, а не из металла, – и, к своей горечи, белизну человеческой кости, руку мертвеца, торчащую из сухой земли. Я никогда не была здесь, в тылу войны, так как внутрь Кордона попала через подземный туннель. Но теперь я отчетливо видела, как выглядела земля, по которой прошлись тепловые лучи.

– А теперь, мистер Стерн, покажите мне все, на что она способна!

Взревел двигатель, мы рванулись вперед – и тут нос лэндшипа провалился, словно мы упали в бездонный колодец.

Если бы я наблюдала за происходящим снаружи, я бы лучше все разглядела. Но, разумеется, такой наблюдатель, не защищенный броней, вряд ли долго продержался бы в бою.

Как вы помните, чтобы добраться до Кордона, сперва нужно было преодолеть Траншею, систему из трех рвов, достаточно глубоких для боевой машины. В первый из этих рвов и провалился наш бронированный гигант, влетев туда на скорости, которой я от него не ожидала. Траншея была шириной в пятьдесят футов и такой же глубины – но «Боудикка» имела около ста футов в длину и была создана именно для таких задач. Не успев провалиться, она мощным рывком бросилась прямо через огромный зев траншеи, и ее массивные передние колеса уперлись в дальнюю стену рва. Под свирепое рычание двигателей и ободряющие крики экипажа, колеса, из-под которых так и летели комья земли, сделали свое дело: нос поднялся и выровнялся, и «Боудикка» перебралась через ров, а затем и через следующие два, пробившись через последние баррикады.