— Да.

— Тебе не обязательно тут торчать.

— Ты за меня не волнуйся.

— Тебе не обязательно тут торчать, если не хочешь. Езжай.

— Да никуда я не поеду.

Доктор опустил часы обратно в кармашек жилета.

— Saca la lengua,[542]— сказал он.

Он осмотрел язык Бойда, затем сунул палец ему в рот и пощупал внутреннюю поверхность щеки. Потом нагнулся, поднял саквояж и раскрыл его, наклонив к свету. Саквояж был из толстой черной кожи, тисненной неправильными овалами, напоминающими гальку, потертый и со сбитыми углами, вдоль которых, как и на других сгибах, кожа снова сделалась изначально коричневой. Латунные застежки пошарпаны — как-никак восемьдесят лет в работе: этот саквояж верой и правдой служил еще его отцу. Он вынул манжету для измерения давления, обернул ею тонкую руку Бойда и накачал туда грушей воздух. Приложил раструб стетоскопа к сгибу локтя Бойда и стал слушать. Смотрел, как поползла назад, подергиваясь, стрелка. Тонкий светящийся стебель пламени церковной свечки стоял точно по центру каждого из стекол его старинных очочков. Такой маленький и такой непоколебимый. Он так горел в его стареющих глазах, словно это свет святой инквизиции. Он размотал манжету и повернулся к Билли:

— ¿Hay una mesa chica en la casa? ¿O una silla?[543]

— Hay una silla.[544]

— Bueno. Tráigala. Y tráygame una contanidor de agua. Una bota o cualquiera cosa que tenga.[545]

— Sí señor.[546]

— Y traiga un vaso de agua potable.[547]

— Да, сэр.

— Y deja abierta la puerta. Necesitamos aire.[548]

— Да, сэр. Сейчас.

Обратно Билли шел с перевернутым стулом, который нес, просунув руку между нижней перекладиной и сиденьем, в этой же руке у него был глиняный горшок olla с водой, а в другой чашка свежей воды из колодца. Доктор к его приходу уже встал и надел белый фартук, а в руках держал полотенце и брусок какого-то чересчур темного на вид мыла.

— Bueno, — сказал он.

Завернув мыло в полотенце, он сунул этот сверток под мышку, осторожно принял у Билли стул, перевернул его ножками вниз и поставил на пол, а потом чуть-чуть еще повернул, установив, как ему удобнее. Взял у Билли глиняный горшок и поставил его на стул, потом нагнулся, пошарил в саквояже и, достав из него гнутую стеклянную соломинку, сунул в чашку, которую все еще держал в руках Билли. Велел дать брату, чтобы тот попил воды. И велел следить, чтобы тот пил медленно.

— Да, сэр, — сказал Билли.

— Bueno, — сказал доктор.

Взял полотенце из подмышки и закатал рукава на один оборот выше. Бросил взгляд на Билли.

— No te preocupes,[549]— сказал он.

— Да, сэр, — сказал Билли. — Я постараюсь.

Доктор кивнул, повернулся и ушел мыть руки. Билли сел на тюфяк и, наклонившись, подставил чашку с соломинкой Бойду, чтобы он попил.

— Тебя одеялом-то накрыть? — сказал он. — Ты не замерз? Совсем не холодно?

— Мне не холодно.

— Вот. Давай.

Бойд стал пить.

— Не пей так быстро, — сказал Билли, наклоняя чашку. — В этом балахоне ты похож на местного крестьянина, только мотыги не хватает.

Бойд жадно тянул воду через соломинку, потом, закашлявшись, отвернулся.

— Не пей так быстро.

Бойд уронил голову на подушку, восстанавливая дыхание. Снова стал пить. Билли забрал у него чашку, подождал, потом снова подал. Стеклянная трубочка звякнула, потом захлюпала. Он наклонил чашку. Выпив всю воду, Бойд полежал, отдышался и поднял взгляд на Билли.

— Главное, чтобы на что-нибудь похуже не стать похожим, — сказал он.

Билли поставил чашку на стул.

— Плохо я о тебе заботился, да? — сказал он.

Бойд не ответил.

— Доктор говорит, ты поправишься.

Бойд лежал, чуть дыша, запрокинув голову. Смотрел на темные потолочные балки vigas вверху.

— Говорит, будешь опять как новенький.

— Что-то я не слышал, чтобы он это говорил, — сказал Бойд.

Когда доктор вернулся, Билли взял чашку, встал и с чашкой в руках остановился. Доктор стоял, вытирая руки.

— El tenía sed, verdad?[550]

— Да, сэр, — сказал Билли.

В дверь вошла хозяйка, внесла ведерко воды, от которой шел пар. Билли подскочил, взял у нее ведро за ручку, и доктор жестом показал ему, чтобы поставил его на плиту. Сложил полотенце, убрал в саквояж, сверху положил мыло, сел.

— Bueno, — сказал он. — Bueno. — Повернулся к Билли. — Ayúdame.[551]

Вдвоем они повернули Бойда на бок. Бойд ахал и хватался рукой за воздух. Нащупал плечо Билли, схватился за него.

— Ну-ну, дружище, — сказал Билли. — Я знаю, что больно.

— Нет, ты не знаешь, — просипел Бойд.

— Está bien, — сказал доктор. — Está bien así.[552]

Он осторожно отлепил пропитавшиеся кровью и почерневшие бинты от груди Бойда, снял их и отдал хозяйке. Черные травяные припарки оставил на месте — одну на груди, а вторую, побольше, — сзади, пониже плеча. Склонился над мальчиком, слегка понажимал на припарки: не покажется ли из-под них какая-нибудь жидкость, потянул носом, определяя, не тянет ли гнильцой.

— Bueno, — сказал он. — Bueno. — Осторожно коснулся участка у Бойда под мышкой между припарками, где кожа посинела и выглядела вспухшей. — La entrada es en el pecho, no?[553]