много тепла. Получается, что целенаправленного движения нет, но идет генерация тепловой энергии. Можно на сознательном уровне и не доводить организм до дрожи, а, когда стало холодно, 20–30 раз присесть или 10–15 раз отжаться – и этим прекрасно помочь своему организму.

Реакция пилоэрекции – это попытка поднять несуществующую шерсть. Мурашки, которые появляются на коже, – результат сокращения мелких мышц дермы, то есть реакция, которая млекопитающим, покрытым шерстью, и птицам, обладателям перьев, на холоде очень полезна. Потому что чем толще слой шерсти или перьев, тем лучше термоизоляция. Распушившиеся на морозе воробей или кот гораздо меньше теряют тепла, а у белого медведя или полярной совы эффективность термоизоляции вообще приближается к характеристикам космического скафандра. У нас, вышедших из жаркой Африки Homo sapiens, серьезной шерсти давно нет, однако пилоэрекция сохранилась в качестве рудимента. Видно, что волоски на коже встают дыбом, но тепла от этого вряд ли можно ждать. Что ж, вместо этого придется накинуть еще одну кофту.

Кроме мурашек, на холоде человек часто синеет: из-за спазма сосудов в коже замедляется кровоток, и кровь становится более венозной, теряет кислород, темнеет. Посинение, мурашки и цоканье зубами – явные знаки того, что организму холодно. Когда в детстве мы наконец-то выходили из моря или речки, отреагировав на родительские вопли «Хватит уже, сколько можно купаться! Все губы синие!» – наши мамы и папы по этим реакциям прекрасно видели, что ребенка надо скорее кутать в полотенце и отогревать. Взрослый человек обычно себя до такого состояния не доводит. Мы осознаем: «Что-то стало холодновато…» – и выходим из реки, или надеваем свитер, или включаем отопление. Родители, бабушки и дедушки тратят довольно много сил, чтобы научить детей обращать внимание на слабые сигналы гипоталамуса о переохлаждении или перегреве. Забота о том, чтобы ребенок, выходя на мороз, не забыл надеть варежки, шарф и шапку, прописана в родительских программах, потому что здоровье детеныша – прежде всего.

Система терморецепторов чувствительна к так называемым простагландинам. Это особая группа химических соединений, возникающих при воспалительных реакциях. Когда в организме в каком-то месте случается воспаление, то из мембран поврежденных клеток синтезируются эти самые простагландины. Это признак, например, вирусной или бактериальной атаки. Простагландины (наряду с цитокинами – пептидными молекулами, сигналами иммунной системы) мобилизуют организм для борьбы с инфекцией: «Нештатная ситуация, всем приготовиться!».

Мы много раз упоминали нейромедиаторы – вещества, с помощью которых передает информацию нервная система; периодически разбирались с гормонами – соединениями, обеспечивающими эндокринную регуляцию. Цитокины – третья обширная группа управляющих молекул. Их для передачи сигналов используют иммунные клетки, а иногда и другие группы клеток, участвующие в процессах воспаления, реакциях на инфекцию, травму и др. И цитокиновые сигналы не менее важны, чем гормональные или нейромедиаторные.

Итак, простагландины – это молекулы, влияющие на центр терморегуляции. Таким же действием обладают и некоторые цитокины, которые выделяются в очагах воспаления. Весь этот набор веществ вызывает синтез собственных простагландинов переднего гипоталамуса. Под влиянием простагландинов преоптической области начинает казаться, что температура крови упала, человеку субъективно становится холодно, запускается сжатие сосудов, могут появиться дрожь и мурашки. Развивается повышение температуры тела на один-два и более градусов, а то и лихорадочное состояние, характерное для тяжелых инфекционных болезней. Зачем?

Подъем температуры тела всего на один градус почти в два раза активирует иммунную систему. При повышении до 38,5°C наши фагоциты и лимфоциты становятся активнее в три-четыре раза.

До 38–39°С поднимать температуру биологически целесообразно. Но при этом желательно, чтобы больной не бегал по делам («ну в магазин-то надо сходить»), не работал («обещал к вечеру отчет сдать»), а тихо лежал дома в кровати и позволял иммунной системе бороться с инфекцией. Когда тело нагревается выше 39°С – это уже достаточно опасно. Для такого случая есть жаропонижающие препараты (см. рис. 11.1). К этим соединениям относятся всем известные аспирин, анальгин, парацетамол. Основной механизм их действия – блокада образования простагландинов как в очагах воспаления, так и в переднем гипоталамусе. Кстати, простагландины – еще и один из факторов генерации болевых ощущений. Следовательно, все жаропонижающие лекарства обладают еще и обезболивающими (анальгетическими) свойствами.

Получается не очень приятная ситуация, связанная с тем, что мы живем в мире, где болеть не рекомендуется. Часто по телевизору идет реклама: «Болеть нет времени!». Смысл ее примерно таков: температура поднялась – выпей наш чудодейственный препарат и иди дальше работать. Да и начальство не особо приветствует наши ОРВИ и ОРЗ.

Важно знать, что когда мы используем жаропонижающие препараты при небольшом подъеме температуры, мы мешаем собственной иммунной системе.

Да, многим людям болеть действительно некогда. Однако увлекающийся противовоспалительными и анальгетическими препаратами человек все время рискует помешать спокойному и планомерному восстановлению собственного здоровья. Этим он может даже способствовать постепенному усилению инфекционного процесса. Часто жаропонижающее используется тогда, когда этого еще не стоит делать. Поднялась температура до 37,3°С – и вот мы уже бежим заваривать «Терафлю». Но гораздо правильнее тренировать гипоталамическую систему, чтобы она мощно, четко, быстро реагировала на изменения температуры крови. Преоптическая область поддается «дрессуре» в значительной степени в обход нашего сознания. Лучший способ – знакомые нам всем с детства закаливающие процедуры. При закаливании передний гипоталамус и подчиняющиеся ему симпатические центры учатся оперативно менять температуру тела, активнее реагируя на скачки температуры окружающей среды, сигналы от поверхности кожи. И когда потом в реальной жизни вы попадаете на мороз или в промозглую осеннюю сырость, ваши гомеостатические контуры работают более эффективно и надежно.

Но в целом стоит, конечно, пожаловаться на систему терморегуляции в «высшие эволюционные инстанции», потому что она у человека довольно несовершенна. По сравнению с большинством других млекопитающих у обезьян используются весьма примитивные механизмы. Вариант охлаждения при помощи потовых желез считается очень расточительным с точки зрения потерь воды и солей. Их же потом еще нужно восполнять. У большинства других плацентарных терморегуляция работает более экономно. Чаще всего – только за счет кровеносных сосудов, которые расширяются и отдают избыток тепла. Чтобы этот процесс шел эффективно, эволюция создала специальные органы, где особенно много сосудов, – что-то вроде радиатора на задней стенке холодильника. Например, когда африканский слон в жару машет ушами, он не себя обмахивает, будто веером, а именно уши, поскольку в них – мощное скопление кровеносных сосудов. У зайца и у кролика большие уши служат той же цели. А где у крысы аналогичное скопление сосудов? Правильно – в хвосте, и потому у этих грызунов хвост голый – неспроста. Собачий вариант терморегуляции – тоже испарение жидкости, но не с поверхности тела, а с языка и дыхательных путей. Так не теряются соли плюс выдыхаемая смесь воздуха и водяных