гулкие удары походили на маленький нестрашный гром, однако в небе не было туч и над лесом не сверкали молнии. Гремело изредка и далеко, поэтому звуки не очень тревожили тетёрку. А с рассветом и вовсе стало тихо. Черничник порос пахучим багульником, из-за него рябуха не сразу заметила собаку – эти существа и до того появлялись в лесу, иногда сопровождая людей с корзинами, а иногда труся по лесным дорогам, уткнувшись носом в землю, без видимого дела. Она тревожно, но негромко вскрикнула. Кормящиеся тетеревята увидели белое в чёрных пятнах чудище с отвислыми ушам – зверь, кося глазом в их сторону, по дуге обходил выводок стороной.

Одно мгновение – и молодняк запал, вжавшись в мох среди черничных кустов. Пробежав ещё немного, собака вдруг тоже замерла и, устремив поверх багульника блестящий взгляд туда, где затаились птицы, как буря бросилась вперёд. Рябуха, клохтая, взлетела, за ней дружно взвились уже вполне освоившие крылья великовозрастные детки. Только теперь – собака отвлекла их – они увидели человека; он был огромен и ужасен, как медведь, как лесовик, но те были свои, понятные, а этот – главный страх обитателей чащи. И тут же грянул гром, и следом – снова. Одна из молодых тетёрок, роняя перья, кувырком полетела вниз и упала на землю. Второй выстрел достал петуха – тот ощутил внезапный жар в боку и небывалую тяжесть в теле, но удержался на крыльях и изо всех сил поспешил за братьями и сёстрами.

Мать, пролетев до края бора, опустилась с выводком в густом чернолесье, отделённом от старого сосняка песчаной бороздой-канавой. Дальше пошли искать укрытие пешком. Подстреленный косачик, нахохлившись, тяжело дышал, прихрамывал и едва поспевал за роднёй.

* * *

Из перелеска Цукатов вышел на уже десятки лет не паханное поле, окутанное сухим ароматом поздних, местами ещё пестрящих цветами трав. Жёлто-зелёный простор впереди и слева ограничивал лес, опушённый по краю ивовыми кустами и молодой осиново-берёзовой порослью, справа запустелую ниву ограждал от большака строй тополей и сплошная стена сирени, отчаянно цветущей в июне, а теперь тёмной и безвидной. Неподалёку, временами исчезая в высокой траве, как пловец в волнах, потом вновь появляясь, бежал Брос – показывал всем своим видом, что-де не на прогулке, что работает: то вставал свечкой, стараясь уловить носом верхние воздушные токи с говорящими запахами, то начинал бороздить мордой землю в поисках горячего следа.

Усердие у пса было – не хватало навыка. Прихватив что-то чутьём, он стремительно метнулся влево, к лесной опушке, в один миг перейдя с поиска на потяжку. Мелькая в траве, крутя хвостом, усвистал далеко и, опьянённый азартом, не дождавшись хозяина, поднял стайку куропаток метрах в шестидесяти от Цукатова; тот машинально вскинул ружьё, но стрелять не стал – пустое. Куропатки низко над землёй перелетели за кусты и исчезли из вида. Профессор грозно подозвал собаку и сделал выговор: «Это что такое?» Брос виновато опустил морду, нервно повертелся на месте, переступил с лапы на лапу.

Пошли по полю дальше. Сперва пристыженный пёс работал поблизости, ходил челноком перед хозяином туда-сюда, а потом – опять двадцать пять… Поймав на чутьё след, Брос потянул вперёд и вправо – наискось к большаку, скрытому плотной оградой из лохматых сиреневых кустов. Оторвавшись от хозяина метров на полста, бестолково, не под выстрел, поднял из травы ещё один табунок куропаток. Птицы, орудуя махалками, дружно ушли к лесу и скрылись в берёзовой поросли. На этот раз виновато подошедшего с поджатым хвостом пса Цукатов чувствительно стебанул по спине поводком: «Куда бежишь? Сколько можно!» От удара Брос сдержанно подскулил, присел на задние лапы, потупил взор и всем видом выразил полнейшее признание вины. Собачью душу терзала не боль от порки, а невыносимый стыд: огорчён обожаемый хозяин, опять промашка, не угодил…

Несмотря на суровый окрик, Цукатов не испытывал большой досады: куропатки показались на глаза – уже дело. И пусть Брос в поле пока работает не очень, зато отлично разыскивает подстреленную дичь. Ничего, собака молодая, ещё выучится, постигнет науку и защитит магистерский диплом…

Между тем Брос, вновь прихватив какой-то запах, перешёл на потяжку и сквозь девственные травы вьюном поструился вперёд. Из-под собачьего носа с громким чирканьем выпорхнул бекас, которого Цукатов совсем не ожидал здесь встретить – место этому длинноносому кулику было не в поле, а на сыром болотном лугу. Стремительный, как молния, бросаясь из стороны в сторону, бекас быстро набирал высоту и уходил влево, к осиново-берёзовому мелколесью. Цукатов мигом вскинул ружьё, выцелил и выстрелил. Бекас метнулся вбок. Цукатов тут же вдарил из второго ствола. Оборвав полёт, кулик косо рухнул в траву.

Брос, едва сдерживая нервную дрожь, стоял в ожидании команды. Наконец хозяин велел подать. Пёс радостно сиганул в траву и через мгновение уже тащил в словно бы улыбающейся пасти добычу – весь его ликующий облик возвещал: «Как ловко мы сообразили! Экие мы молодцы!» Цукатов принял у собаки трофей, снял с плеча лёгкий рюкзачок и бросил туда птицу. Добыча была почётной: быстрого, вёрткого, мечущегося в полёте бекаса взять не просто, а он, поди ж ты, взял.

Какое-то время побродив по полям и просёлкам, охотник и собака отправились к лесному озеру через мшистый бор, украшенный можжевельником, молодыми дубками и кустистым орешником. И не зря, – к вящей радости Цукатова, в лесу Брос сработал образцово: учуял, обогнул и поднял в черничнике на охотника кормящихся тетеревов. Одним выстрелом Цукатов уложил молодую тетёрку, а вторым, в угон, достал петуха, но тот всё же ушёл за можжевеловую поросль в бор. Собака, пущенная следом, отыскать его не смогла. Должно быть, спасло косача плотное перо: в стволах была «семёрка» – Цукатов, отправляясь с Бросом на ружейную вылазку, в лучшем случае рассчитывал на встречу с куропаткой, вяхирем или любопытным рябчиком. А тут – чистый приз. Хвала собаке и хозяину.

– Вот и говорю: дружил со Жданком, который прядседатель общества – ня нонешний, другой… Тот, Жданок, в позапрошлом годе умер.

Эту историю Пал Палыч вполголоса начинал рассказывать ещё в лодке, но там было не разговориться: само дело требовало тишины, да и отвлекали взлетающие из камышей и прибрежной гущины утки. Зато теперь, в машине, с тремя кряквами и двумя свиязями в багажнике, ничто не мешало вычерпать до донышка накатившее воспоминание.

– Дружил, когда ещё на «Объективе» работал, – продолжал Пал Палыч. – Он как приехал к нам, его сразу – прядседателем охотничьего общества. Он белорусский техникум закончил, потом Тимирязевскую академию – умный был. Как теоретик