— Иногда, — ответила она.

Весь день приходили слуги: некоторых я знала, другие же были мне незнакомы. Когда все стихло, я вышла наружу и увидела Нахтмина в открытом дворике за домом, там, где между колоннами мерцала синевой и серебром река. Нахтмин был без туники, его золотистый торс блестел под теплым солнцем от пота. Он повернулся, увидел, что я смотрю на него, и улыбнулся:

— Ну что, все покупатели ушли?

— Да, но я не видела Ипу с самого утра, — пожаловалась я.

— Возможно, в ней внезапно проснулся интерес к рыбе.

Я наряжала Ипу для ужина с Джеди — которому, как оказалось, принадлежало целых три торговых судна — и чувствовала себя как-то странно. Я надела на нее свой лучший парик: его пряди были унизаны золотыми трубочками и надушены лотосом. Ипу нарядилась в облегающее платье и мой плащ, подбитый мехом. Плетеные сандалии из папируса тоже были мои, и, когда я посмотрела на Ипу в зеркало, мне вспомнилась Нефертити и все те вечера, когда я одевала сестру к ужину. Я обняла Ипу и прошептала ей на ухо слова поддержки, а когда она ушла, эгоистически подумала: «Если она выйдет замуж, у меня не останется никого, кроме Нахтмина». Каждую ночь я ставила ароматические масла к ногам Таварет в моем собственном маленьком святилище, и каждую луну у меня приходили месячные. Мне было двадцать лет — и не было ни одного ребенка. И возможно, не будет никогда. «А теперь у меня не будет и Ипу».

И я тут же покраснела, устрашившись того, что могу начать думать как Нефертити. «Возможно, мы с ней куда более похожи, чем я полагала».

Я отправилась на кухню и отыскала там оставленные Ипу хлеб и козий сыр.

— Сегодня вечером Ипу ужинает с тем торговцем рыбой, — сообщила я Нахтмину.

Но он сидел на веранде, погрузившись в чтение какого-то свитка, и даже не поднял головы.

— Что это? — поинтересовалась я, поднося ему еду.

— Прошение от горожан, — мрачно произнес он и протянул свиток мне.

Прошение было написано жителями Фив. Я узнала некоторые имена: они принадлежали людям, утратившим свое положение после смерти Старшего. Старым друзьям отца и бывшим жрецам Амона.

Я ахнула:

— Они хотят, чтобы ты захватил власть в Амарне!

Нахтмин, уставившись через балконную дверь на Нил, ничего не ответил.

— Мы должны как можно скорее показать это письмо моему отцу…

— Твой отец уже все знает.

Я села, глядя на мужа.

— Как он может уже знать об этом?

— Он все знает и за всем присматривает. Если сюда еще не пришли люди с оружием, чтобы перерезать мне горло, то это потому, что он велел не трогать меня. Он верит, что я не поведу войско на Амарну, так как знает, что ты для меня важнее любой короны.

— Но почему отец не арестует этих людей? Они же изменники!

— Они станут изменниками, только если я втяну их в мятеж. До этих пор они — друзья, а если Амарна когда-нибудь падет и Атон отвернется от Египта, к кому тогда твоему отцу обращаться за помощью?

Я медленно подняла взгляд, начав наконец-то соображать.

— К тебе. Потому что люди Старшего пойдут за тобой. Нахтмин кивнул, а я вдруг ощутила глубокое почтение и страх перед отцом.

— Он строит планы на тот случай, если Эхнатон умрет. На тот случай, если народ восстанет. Потому-то мой отец и позволил мне выйти за тебя замуж.

Нахтмин улыбнулся:

— Я бы хотел надеяться, что за этим все-таки стоит нечто большее. А потому нет нужды отправлять это послание ему. — Он забрал у меня папирус и скомкал его. — Я не поведу людей на бунт, и он это знает.

— Но Эхнатон не знает.

— Эхнатон не имеет дела ни с чем за пределами Амарны. Весь Египет может рухнуть, но, если Амарна останется стоять, его это вполне устроит.

У меня запылали щеки.

— Моя сестра никогда…

— Мутноджмет, — перебил меня муж, — твоя сестра — дочь миттанийской царевны. Ты знаешь, что двенадцать дней назад на Миттани напали?

У меня перехватило дыхание.

— Хетты вторглись в Миттани?!

— А Египет ничего не сделал, — зловеще произнес Нахтмин. — Но история запомнит, что мы стояли в стороне и смотрели. Если Миттани падет, мы станем следующими. Если она уцелеет, то никогда нас не простит, и никакие миттанийские царевны тут не помогут.

— Нефертити не знала своей матери. Ты не можешь обвинять ее…

— Никто ее и не обвиняет. — В лунном свете его черты лица заострились. — Но войны, на которые мы закрываем глаза, могут ослепить нас навеки.

Занавески затрепетали под ночным ветерком, и Нахтмин встал.

— Хочешь пройтись?

— Нет. — Я сидела, и на душе у меня было муторно. — Иди сам.

Нахтмин коснулся моей щеки.

— Амон хранит нас. Что бы там ни случилось в Миттани или в Амарне, у меня всегда будешь ты, а у тебя — я.

Он ушел. Я вернулась к себе в комнату, но уснуть не смогла. По жаре все, на что меня хватило, это отправиться на балкон — посидеть, подумать. Когда Ипу вернулась, я спустилась узнать, как прошел вечер. Несмотря на свои двадцать четыре года, она выглядела молодой и сияющей.

— Гляди! — выпалила она, протягивая руку и показывая мне браслет. — Он купил его для меня! Госпожа, у меня такое чувство, будто мы с ним знакомы всю жизнь! Мы выросли в одном и том же городе, возле одного и того же храма Исиды! Его бабушка была жрицей, и моя тоже!

Я жестом предложила ей пройти на веранду, и мы проговорили там до поздней ночи.

14 пахона

— Тебя ждет на пристани сюрприз! — шепотом сообщил на следующее утро Нахтмин, едва лишь я открыла глаза.

Я тут же села и заморгала от яркого света.

— Что там такое?

— Вставай и посмотри! — поддразнил меня муж.

Я спихнула Бастета с кровати и прошла к окну, а затем, узнав сине-голубые вымпелы барки моих родителей, вскрикнула:

— Ипу! — Я проворно натянула нарядное платье. — Прибыли визирь Эйе и моя мать! Приготовь дом и достань хорошее вино.

Ипу возникла в дверях.

— Что стоишь? Иди за вином! — воскликнула я.

Ипу заговорщически улыбнулась Нахтмину:

— Уже все сделано.

Я посмотрела на мужа. Тот ухмыльнулся, словно Бастет. Тут до меня дошло.

— Так вы знали?

— Конечно, он знал! — энергично отозвалась Ипу. — Он скрывал этот сюрприз целых десять дней!