Когда позади осталась первая сотня метров, Томский услышал новый звук – журчание воды. По очередному, расположенному перпендикулярно первому туннелю протекал узкий ручеек, издающий такое зловоние, что дыхание перехватывало. По мере продвижения вперед ручеек становился все шире, превращаясь в небольшую речку. Вскоре она заняла весь туннель. Идти пришлось по колено в черной воде. Несколько раз ног Томского касалось что-то липкое, холодное, но, вне всяких сомнений, живое. Сердце замирало от отвращения. Пытка закончилась неожиданно. Туннель плавно изогнулся, и за поворотом Толик увидел пробитую в кирпичной стене дыру высотой в человеческий рост. Она располагалась на полметра выше уровня подземной реки. Перебираясь через этот порог, Томский ожидал, что на суше станет чувствовать себя значительно увереннее. Однако ведущие вниз полуразрушенные каменные ступени большого доверия не вызывали. Кто-то дернул Томского за рукав.

– Толик, прикинь, если эти черти реально существуют, значит, и боженька где-то отсиживается? – едва слышно прошептал Аршинов, кивая подбородком в сторону солнцепоклонников.

– В небесном рейхе, – мрачно предположил Анатолий.

Вопли Голована подняли на ноги весь концлагерь. Казалось, гидроцефал спятил окончательно. Он визжал, хохотал, ревел. Бросаясь на решетку, обещал задушить всех охранников, а коменданта подвесить вниз головой на указателе. Когда Григорий попытался утихомирить буяна, Голован отшвырнул его в угол камеры с такой легкостью, словно карлик вообще ничего не весил. Справиться с Голованом не удалось даже четверым сокамерникам нормального телосложения. Приступ удесятерил силы гидроцефала. Метаясь по клетке, Голован сбивал с ног всех, кто попадался ему на пути, как пластмассовые кегли. Та же участь могла ждать ворвавшихся в клетку охранников. Однако их было слишком много. Успокаивали Голована уже не голыми руками, а прикладами автоматов. Осыпанный градом ударов бунтарь рухнул на пол, забрызгав все вокруг себя хлынувшей изо рта розоватой пеной. Охранники, связывавшие Голована веревкой, брезгливо кривились и ругались на чем свет стоит. Безвольное тело выволокли из клетки, протащили по платформе в сторону рабочего кабинета коменданта.

– Все. Больше мы его не увидим, – прошептал Носов. – После того, что он орал, на милость ЧК можно не рассчитывать.

Когда Голована втащили в кабинет Чеслава, тот отдыхал в любимом кресле при свете керосиновой лампы. Он приказал развязать преступника и оставить их наедине. На случай, если, придя в сознание, Голован продолжит буянить, у коменданта был пистолет. Корбут не делал попыток привести гидроцефала в чувство пинками, а терпеливо дождался, когда тот пошевелится. Через несколько минут Головану удалось сесть.

– Все понимаю, – начал Корбут, – мозги разбухают от водянки, мучения становятся невыносимыми и хочется поскорее умереть. Однако ты, мерзкий головастик, выбрал не самый лучший способ отправки на тот свет. Мне доложили, что ты грозился подвесить коменданта за ноги. Шуточек в таком стиле я не потерплю. Умирать будешь долго и мучительно. Тысячу раз пожалеешь, что не окочурился от своей водянки. А пока – встань. Сидеть без моего разрешения – значит накликать еще много бед, а их у тебя и без того выше крыши.

Голован встал. Покачнулся, но каким-то чудом удержался на ногах.

– Я просто не видел другого способа попасть к тебе на аудиенцию, товарищ комендант. Мне есть, что сказать. А в обмен на очень важные для тебя сведения…

– Уму непостижимо! – воскликнул ЧК. – Или я ослышался, или ты собираешься со мной торговаться.

– Именно торговаться, комендант, – кивнул Голован. – Сведения о подполье Берилага в обмен на операцию. Ты ведь хирург, а гидроцефалия излечима.

– В принципе, да. – Чеслав сделал вид, что принимает игру. – В твоем случае оперативное вмешательство возможно. Я могу устранить саму причину нарушения оттока спинномозговой жидкости. Сделаю так, что она будет постоянно сбрасываться в полость сердца или брюшную полость. Тебе станет значительно легче. Но операция очень сложная. Сведения, мой головастый друг, должны быть очень ценными. Ты уверен, что знаешь достаточно и сможешь оплатить стоимость лечения?

– Год назад я сам возглавлял Движение Сопротивления, – гордо заявил Голован. – Мне известно все!

И он заговорил.

Захлебываясь от желания рассказать все как можно быстрее, Голован называл активистов Сопротивления, схроны с оружием, уязвимые места в системе охраны Берилага, которые бунтовщики намеревались использовать. Носову не хватило проницательности для того, чтобы раскусить Голована. Карлик считал, что бывший руководитель Сопротивления смирился с переизбранием и со своей скорой смертью.

Нет, Голован ни с чем не смирился.

Он люто возненавидел Григория. И был убежден – карлик завоевал авторитет среди заключенных интригами и должен поплатиться за это. Изнуренный болезнью мозг уже не делал различия между товарищами по несчастью и садистами-охранниками. Для Голована все стало предельно просто. Весь мир был против него, а он был против проклятого мира. И лучшим союзником в этой неравной борьбе мог стать только сильный человек, для которого тоже не существовало нравственных рамок. Комендант Берилага. Хирург-убийца.

Корбут слушал откровения Голована, кривя губы в презрительной усмешке. Под этой маской снисходительного безразличия ЧК скрывал кипевшую внутри ярость. Он думал, что вечно голодные, периодически избиваемые узники концлагеря превращены им в безвольную скотину. И вот выясняется, что они уже несколько лет как готовятся к бунту, который должен начаться с его убийства! А проницательный комендант Берилага, уверовав в собственную исключительность, почивает на лаврах.

Он продолжал слушать Голована, но смотрел не на него, а на складной хирургический стол, прислоненный к стене кабинета. Его сделали по чертежу коменданта. Стол напоминал широкую, обтянутую клеенкой гладильную доску. Был компактен и в то же время очень удобен для простых хирургических упражнений. Глупый головастик решил купить себе операцию ценой предательства. Он получит излечение от всех болезней. Операция, которая, к слову сказать, была исключена в условиях Метро, будет заменена другой, более простой, но тоже очень эффективной. Гидроцефал вполне созрел для того, чтобы занять свое место в анатомическом музее.

К окончанию сбивчивой речи Голована ЧК знал о Сопротивлении все, что требовалось знать для жестокого подавления восстания.

– Что ж, это действительно ценные сведения, – одобрительно покачал головой комендант, когда предатель выдохся и замолчал. – Пожалуй, я помогу тебе избавиться от страданий. Но не сразу. А пока мы тебя посадим в отдельную клетку, чтобы тебя раньше времени не прикончили благодарные товарищи…

* * *

Поначалу Томский пытался считать выщербленные и расколотые ступени, но скоро вынужден был оставить это занятие и сосредоточился на том, чтобы просто не оступиться и не сверзиться вниз. Спускаться по крутым и скользким от сырости ступеням – сомнительное удовольствие. Ему приходилось слышать об искусственных пещерах под городом – каменоломнях, где когда-то добывался известняк для строительства белокаменного московского Кремля. Лестница была слишком длинной для того, чтобы быть построенной после ухода людей в метро. Скорее всего, солнцепоклонники поселились в уже готовом, оставшемся от древних камнедобытчиков подземелье. Отчетливые следы вырубки на потолке подтвердили это предположение. Факел погасили, но свод наклонного коридора продолжал едва заметно светиться. Фосфоресцировали вкрапления какого-то минерала. Вскоре глаза привыкли к полутьме, и стало видно вполне сносно.