Зайла-Сузге поначалу слушала его внимательно, но потом вырвалась и отошла в сторону.

— Ты забываешь, с кем говоришь, — кинула она ему в лицо гневные слова, — ведь я, как и мой брат, происхожу из рода Чингиз-хана. Вот он бы приковал тебя на цепь к сырому бревну, как ты поступаешь со своими пленными, и кормил бы только соленой рыбой. Ты был и останешься сибирским медведем, который ленив и нечистоплотен. Все, что ты умеешь делать, — это набивать собственное брюхо, дрыхнуть с утра до вечера…

Едигир слушал вначале ее речь с усмешкой, но последние слова настолько разозлили сибирского хана, что он, не помня себя, наотмашь ударил тыльной стороной ладони Зайлу по губам и выскочил из шатра, бросив на ходу:

— Дрянь! Подлая дрянь!

Тут ему попались на глаза собаки Белка и Черныш. Увидев широко шагавшего Едигира, они испуганно шмыгнули в сторону и негромко тявкнули вслед ему.

"Даже собаки против меня, — отметил он, — все против. Никому я здесь не нужен, и, пока я хан, еще пытаются лебезить и заискивать, а как только освободится ханский холм, как тут же всадят кинжал в спину".

У костра сидели, мирно беседуя, рыбак Назис и пленный Сабанак. Старик повернул голову в сторону приближающегося Едигира, которого он отличал всегда по стремительной походке, и спросил:

— Когда на рыбалку соберемся, великий хан? Но тому послышалась насмешка в словах Назиса, и он грубо ответил:

— Больше мне думать не о чем, как только о твоей рыбалке. Отправлялся бы лучше к своей старухе, а не сидел бы тут у меня на шее.

— Как великий хан скажет, — тихо ответил тот и, низко согнувшись, заковылял к своей землянке.

— А ты, — кивнул Едигир Сабанаку, — собирайся, поедешь со мной.

— Вместе с бревном?

— Как скажу, так и поедешь. Не бойся, сейчас тебя раскуют.

Когда они уезжали, то следом бросилась Биби-Чамал, рыдая и заламывая руки. Зайла-Сузге даже не вышла из шатра.

Едигир вместе с Сабанаком через несколько дней достигли улуса Баянды. Хан и сам себе не мог объяснить, почему он отправился именно сюда и зачем захватил пленного. Удивился их появлению и хозяин.

— Что-то случилось? — осторожно поинтересовался он.

— Пока ничего, но если и дальше будем так же жить, то добра ждать нечего. Надо поговорить…

— Пойдемте в жилище.

Едигир пропустил вперед себя Сабанака, который все еще не понял, зачем его взяли с собой, но покорно вошел и сел на указанное ему место. Немного помолчав, Едигир спросил Баянды:

— Бывал ли ты за Каменным поясом? Тот удивленно воззрился на хана и подал гостям пиалу с мясным бульоном.

— Угощайтесь с дороги. Сейчас подадут жареное мясо. За Каменным поясом, говоришь, — переспросил, будто не расслышал, — не приходилось. Но отец мой не раз ездил туда. Одна из его жен была из тех мест.

— Может, и в Московии бывал твой отец?

— Нет, в Московии ему бывать не приходилось, а вот сами московиты приходили в наши земли, когда был жив еще мой дед. А почему хан об этом спрашивает?

Едигир ответил не сразу. Поглядел на молчавшего Сабанака и обратился к нему.

— Я знаю, что ты другой веры и пришел к нам с войной. Может, тебя и удивит то, что я предложу, но подумай прежде, чем отвечать. Я знаю, что твой хан вернется, и война не закончена. Кто из нас победит, сказать трудно. Но пока я хочу отправить тебя вместе с Баянды к белому царю. Почему я отправляю именно тебя? Во-первых, ты все равно вернешься сюда. Тебя ждет Биби-Чамал. Во-вторых, ты честный человек, и я тебе верю. Ты успел уже побывать во многих странах и знаешь, как вести себя в долгом путешествии. И может, когда-нибудь ты поймешь, что я был прав, ища дружбу у белого царя. А сейчас иди и оставь нас одних. Ответ дашь завтра.

Баянды слушал Едигира с немалым удивлением, но ничем не показывал это. Лишь тонкие брови его изогнулись причудливой дугой.

— Так зачем хан желает отправить меня и этого сарта к Ак-царю? Так я понял твои слова.

— Ты все правильно понял, бек. Я приказываю тебе, пока я еще хан на этой земле, ехать в Московию. Повезешь подарки. Только до твоих улусов не добрались степняки. Собирать дань в этом году не с кого. Потому вся моя надежда на тебя.

— Теперь мне понятно, почему ты обратился ко мне, — расхохотался Баянды.

— Если Ак-царь чем-то останется недоволен и посадит мою голову на кол, то винить мне нужно будет лишь себя самого. А если он милостиво встретит меня, то пользу получишь ты, хан. Славно придумано!

— Может, ты и прав. Но больше мне не к кому обратиться. Собери все, что у тебя есть, и отправляйся. На словах передай белому царю, что мы просим у него помощи. Пусть пришлет сюда свое войско. Объясни, что дань мы будем платить хорошую, сколько он скажет. Царь Иван-мудрый царь и все поймет правильно. Расскажи все без утайки, как мы сражались с сартами. Скажи, что они ушли лишь на время. А если Кучум займет ханский холм, то дань белому царю посылать не станет. Пусть царь Иван поймет это и даст нам войско. Хотя бы пять сотен. Мы будем ему хорошо платить.

— Но зачем все же ты посылаешь со мной сарта? Он не сбежит дорогой?

— Не сбежит. Он молод и любопытен. Ему хочется посмотреть Московию. И пусть царь Иван поглядит на него и поймет, что я беспокоюсь не зря. Царь Иван, опытный воин и все поймет. Он должен дать нам войско!

Утром Сабанак сообщил Едигиру, что он согласен ехать в Московию.

— Вот и хорошо. Я знал, что ты согласишься. А Биби-Чамал я передам, что ты вернешься, и она будет тебя ждать.

В тот же день хан уехал обратно к себе, а Баянды с Сабанаком стали собираться в дальний путь за Каменный пояс, в страну Московию…

На Шайтанке Едигир не застал Зайлы-Сузге. Впрочем, этого он и ожидал. С ней вместе исчезли Биби-Чамал и старый Назис, а также обе собаки. Никто не знал, куда они отправились.

В сырой землянке умирал башлык Алтанай. У него началась горячка от полученных ран, и организм никак не мог справиться с болезнью. Не помогало ни питье, ни мази, а шамана, который пришел лечить больного, он выгнал сам.

Едигир подошел к нему и положил руку на горячую ладонь башлыка.

— Слышишь ли ты меня? — спросил негромко. Больной приоткрыл глаза и слабо качнул головой. — Тогда ответь: придет ли еще к нам твой хан?

— Придет… Обязательно придет, — прошептали губы башлыка.

— Я соберу новые сотни и прогоню его в степь.

— Придут другие…

— Прогоним и тех.

Алтанай слабо качнул головой и едва заметно улыбнулся:

— Я знал немало девушек, которые хотели сохранить невинность, но слишком много желающих овладеть молодыми красавицами. Вы молоды и богаты. К вам всегда будет много женихов… — Он опять закрыл глаза и надолго замолчал.