просто узор или структуру – структуру, в которой смысл и форма столь неразрывно связаны, что нельзя помыслить об одном отдельно от другого, ни о форме без смысла, ни о смысле без формы. Таким образом, «вэнь» также обозначает словесность как естественное выражение глубины или сердцевины сознания, что по-китайски обозначается словом, в котором перемешаны сердце и разум. Когда Лу Цзи употребляет слово «вэнь», оно имеет множество значений. Литература – лишь его поверхностная коннотация, в действительности оно обозначает также и ответственность; в том числе и ответственность за то, чтобы исповедовать истину, что можно определить в том духе, что вещи нужно называть своими именами.

Если вещи названы своими именами, это не значит, что имена называются, чтобы представлять вещи, это не означает и того, что язык имитирует истину как нечто отдельное от языка. Впоследствии наступает что-то вроде пограничного состояния, в котором язык и мир выражают себя при помощи друг друга. Мир, получающий своё естественное продолжение в языке, приходит к осознанию самого себя, и язык, берущий начало в мире, становится миром в себе, миром, всё более открытым. Таким образом, можно сказать, что поэт в стихах пытается произвести нечто такое, продуктом чего он сам является. Сердце, которое из своего уголка мира изливается на все стечения мировых обстоятельств, которые оно удар за ударом собирало в течение всей жизни, чтобы попытаться разглядеть в них какой-либо порядок, прежде чем оно перестанет биться, – шёлк, в котором переплелись природа и культура, неотличим от пустого пространства, он создан столь совершенным и многообещающим, что готов принять и вместить бесконечное мировое пространство, вывернуть его наизнанку, как ленту Мёбиуса, чтобы он пребывал в этом таинственном состоянии, где «внутри» перемешано со «снаружи», – об этих величинах и их соотношении, о шёлке, пространстве, языке, сердце мы бы вовсе не могли говорить, не будь у нас под рукой существительных, прилагательных, наречий и глаголов. Или, вернее, наше употребление этих одиноких, беспомощных, своевольных или послушных слов было бы невозможно, если бы они не были вписаны в ту структуру соотношений, из которой состоит и мир и невзыскательным посредником которой выступают незримые предлоги, которым не нужно ничего, кроме того, чтобы их употребляли максимально точно.

Все предлоги почти невидимы. Они поддерживают язык так же, как пространство несёт планеты. Хоть число их невелико – «над», «под», «из», «в», «за», «перед» и т. д., – они поддерживают сознание в том же движении, в котором пребывает мир. Они указывают существительным их место в их отношении друг к другу и молча убеждают нас в том, что изначально в этом мире нас поддерживает немыслимо большая, вечно существующая сравнительная основа. Я как-то заинтересовалась датским лингвистом Вигго Брёндалем, который, помимо прочего, написал книгу под названием «Præpositionernes theori» («Теория предлогов»). В ней сделана попытка систематизации предлогов, подводящая к идее о том, что указываемые ими отношения в языке изначально присутствуют в мире, из которого и происходит язык. Он делит их на категории, которые обозначает как симметрия, транзитивность, непрерывность, связность, вариативность, расширение, целостность, универсальность, и выстраивает отдельные группы предлогов в линию по возрастанию сложности. Обсуждение универсальности Брёндаль заключает следующим образом: «По-настоящему всеобъемлющий синтез должен в конечном счёте охватить все области и степени типов отношений: абстрактные, конкретные и комплексные, центральные и периферические. Подобная всеобщая связь могла бы, в силу своей природы, находиться на пределе самой мысли, она в качестве выражения качества переживаний могла бы носить почти мистический характер».

В чём тут мистика? Возможно, в том, что формы изначально присутствуют в мире. Дерево существует в образе дерева, а потому и моя жизнь или даже жизнь всего моего рода может также принять этот образ. И речь здесь не столько о сравнении, сколько именно о совпадающей форме. Которая также может оказаться формой стихотворной. И формы здесь должны рассматриваться не статически, но как динамические процессы, временами ясно осознаваемые нами при помощи нашего аппарата чувственного восприятия. Под этим углом зрения мы увидим больше общности, нежели различия, сравнивая химическую работу клеток по поддержанию тела в качестве формы с работой слов по поддержанию мира в качестве стихов. Химия слова в принципе та же, что и химия, ответственная за рост кристалла вокруг затравки. Поверхностному взгляду, выхватывающему слова в их случайном состоянии, например в словаре, они представятся хаосом. Но, в сущности, они всегда упорядочены, каждое при своём феномене. Мы же полагаем, будто это наше дело упорно упорядочивать слова в их единстве и противоположности, пока они все не будут расставлены по полочкам. Трудно представить себе что-то более ошибочное. Мы уже порядком потрудились, свыкаясь с порядком, существовавшим изначально. Провозглашённая нами противоположность между хаосом и порядком нами же и придумана. Мы смотрим на всё с определённой точки зрения, упорядочивающей вещи для нас, не видя, что эта точка зрения уже является порядком. Находимся же мы в лабиринте сросшихся между собой сознания и мира, где не разобрать, кто за кем в погоне, мир за сознанием или сознание за миром. У французского поэта Бернара Ноэля есть очень тонкое описание положения, в котором оказывается поэт: «Мы пишем, чтобы дойти до последнего слова, но движение пера постоянно его отдаляет. На самом деле последнее слово может стоять в тексте где угодно. Им может оказаться и весь текст. Так и я, когда пишу, преследую тень, – но тень потому и убегает, что я пишу».

В этом свете и нужно взглянуть на шёлк, пространство, язык и сердце. Взглянуть на них как на области, покрытые той самой тенью, которую мы преследуем. Тень шёлка, тень пространства, тень языка, тень сердца – мы преследуем их, и оттого они, клубясь, сливаются друг с другом – а там до неразличимости и с тенью Бога. Или, как не написал Лу Цзи, но, наверное, вполне бы мог написать: вещи теряются в тенях вещей и собственных тенях; но стихи возвращаются к свету с отсветом этих теней.

Таинство бытия

Я сижу и пишу (Язык). Я пишу этот очерк и получаю за это деньги (Работа). Очерк о моем мировоззрении (Органы чувств). Я (Я), которая когда-то родилась и немедленно оказалась в компании своих сотоварищей по биологическому виду (Люди), сижу и пишу в одном из копенгагенских домов. А кто-то же когда-то должен был его построить (Общество). У него есть история. Хронология – одна из многих на Земле (Природа). Земля, на которую мы теперь можем посмотреть извне. Вон там она парит. Там я живу (Мировое пространство).

(Мировое пространство