Дэвид Инглиш имел огромное влияние на Диану. Он убедил ее в том, что Болланд ей не враг: «Вы знаете своих врагов, знаете, с кем Марку нужно разобраться и с кем нужно разобраться вам…» Он говорил: «Марк не настроен против вас, а если и начнет какие-то действия, я всегда смогу его остановить». Успокоившись, Диана пригласила Болланда в Кенсингтонский дворец, что вызвало в Сент-Джеймсском дворце настоящую панику. «Все сомневались, стоит ли соглашаться? Не собирается ли Диана перетянуть Марка на свою сторону? Это беспокоило всех, даже принца. В конце концов все же решили, что можно попробовать. Я не собирался поддаваться обаянию принцессы»[501]. Однако Диана все же попыталась пустить его в ход: «Она всегда была очень добра и невероятно вежлива: посылала открытки мне и моей матери, подписанные фотографии… После каждого знака внимания кто-то из сотрудников принца обязательно восклицал: „Вот видишь, что она делает!“ Но моей маме это нравилось, ей было приятно. Разумеется, это не меняло моего отношения к ситуации. Диана иногда звонила мне: ей хотелось знать, как идут дела у Камиллы, что вообще происходит, но она старалась не переусердствовать»[502].

По словам Болланда, у Дианы было твердое представление о том, «как следует представлять публике детей, насколько часто нужно показывать их с отцом и все такое». Болланд запомнил, что Диане очень не хотелось, чтобы мальчики оказались в таком же положении, как она, – а ее преследовали каждый день, каждую минуту.

Лорд Уэйкем, который возглавил Комиссию по жалобам на прессу, непосредственно взаимодействовал с Букингемским дворцом и с Дианой. Он стал ее личным медиаэкспертом, умело балансируя на канате, соединявшем дворцы и прессу. Главная его задача заключалась в том, чтобы выработать неформальный кодекс поведения, который избавил бы страну от необходимости принять драконовские и, скорее всего, неработающие законы о защите личной жизни. Ему приходилось общаться с Дианой и Сарой, которые звонили ему с какими-то жалобами, а через несколько часов добивались, чтобы их отозвали. «Нам обычно звонила она сама, или кто-то из ее друзей, или Ферджи, с которой она одно время была очень близка, – вспоминал Уэйкем. – Звонили и на что-то жаловались. Мы отвечали: „Вы должны подать жалобу в письменном виде. Мы не рассматриваем устные заявления“. Часто, если мы все же начинали подготовительную работу, оказывалось, что это никому не нужно, они просто обо всем забыли»[503].

Об умении Дианы обращаться с прессой Уэйкем говорил: «…В ней сохранился школьный идеализм и совершенно отсутствовала практичность. Но поскольку она оказалась в высших сферах, то начала придавать собственным мыслям большие вес и ценность, чем они имели на самом деле. И это совершенно понятно. Когда живешь в мире, где слышишь только „да, мэм“, „нет, мэм“, „какая прекрасная мысль, мэм“, то самое тривиальное свое замечание начинаешь считать исполненным глубокой мудрости… Думаю, это была главная ее проблема»[504].

В 1995 году некоторые газеты довольно резко отозвались о действиях Дианы. Ее личный секретарь приехал к Уэйкему. Болланд, который в то время работал в Комиссии, вспоминал: «Ситуация была сложная. Ей приходилось действовать сразу на нескольких фронтах. Ее секретарь сказал: „Джон, вы должны что-то сделать. Нужно всех успокоить“. Уэйкем предпринял все необходимые действия: встретился с председателем News International, с председателем того, с председателем сего… Дело сдвинулось с мертвой точки»[505].

Болланд подтверждает, что Букингемский дворец всегда относился к Диане с симпатией. «Не думаю, чтобы чиновники Букингемского дворца действовали против нее, – говорит он. – Я был дружен с Робертом и Чарльзом во время работы в Комиссии по жалобам на прессу и никогда не слышал от них ничего плохого о Диане, что бы она ни сделала. Примерно в то же время вышло интервью для „Панорамы“, и оба были очень разочарованы. И все же они никогда на нее не наговаривали. А как вели себя Сент-Джеймсский дворец и Ричард Эйлард, я просто не знаю»[506].

Теперь, когда была выработана новая политика, направленная на улучшение репутации Чарльза и Камиллы без унижения Дианы, Эйлард в глазах журналистов превратился в главного идеолога кампании против Дианы, проводимой Сент-Джеймсским дворцом. Против Эйларда была настроена и Камилла, имевшая колоссальное влияние на принца. «Камилла обвиняла его в том, что именно он стал инициатором появления книги Димблби и признания принца в супружеской измене, – вспоминает один из помощников. – Она считала, что вины принца в этом нет, им манипулировали, что ее саму представили в книге неверно… Заявление о том, что принц не собирается вступать в брак повторно, стало последней каплей. Интервью и книга Димблби свели на нет ее шансы на брак с Чарльзом. Камилла и ее окружение так никогда и не простили Эйларда…»[507]

Диана продолжала общаться с Чарльзом. «Иногда, когда журналисты выводили ее из себя, а это время от времени случалось, она звонила ему. Примечательно, что, когда у нее возникали серьезные неприятности, она звонила именно ему и он ей всегда помогал. Он тоже часто ей звонил и выказывал свое неудовольствие: „Я не хочу, чтобы меня втягивали… Не могу больше этого терпеть… С меня довольно… делай что хочешь, используй мое имя, трать мои деньги. Я ничего не хочу знать, разберись сама“»[508]. И все же Чарльз по-прежнему посылал Диане в день рождения цветы с подобающими случаю записками.

Несмотря на развод, Диана, как и раньше, была одержима бывшим мужем. Лучше всего это демонстрирует любопытный инцидент, последствия которого ощущались и после ее смерти. Дело касалось личных слуг принца Чарльза. Камердинеры всегда имели влияние на своих хозяев – гораздо более сильное, чем чиновники, занимавшие весьма высокое положение. Камердинер значил куда больше, чем личный секретарь. Маргарет Макдональд, которую во дворце прозвали Бобо, няня и старшая горничная королевы, до самой смерти оставалась единственным человеком, которому королева говорила «всё». Бобо имела колоссальное влияние на королеву, перед ней трепетали абсолютно все. Она держала под каблуком даже модельеров королевы. «Мисс Макдональд служила королеве ушами и глазами, и с ней нужно было обращаться с осторожностью, – рассказывает один из слуг королевы. – Если что-то шло не так, мисс Макдональд устраивала настоящий скандал, чего никогда не сделала бы королева. А уж если вы умудрялись чем-то ее обидеть, это была обида навсегда»[509]. Персонал королевской яхты, где Бобо подавали шампанское на подносе и приносили завтрак в постель, прозвал ее «королевой Елизаветой III».