— До чего ты тупой, Никель, — вздохнул он. — Ничего больше не было. Эль Сид рассказал про сто ящиков, чтоб тебя разогреть, ты купился.

Глубоко в пещере груда еще чуть осела, из-под нее показалось выцветшее розовое ухо давно погребенной свиньи в том же мясницком фартуке, с той же безумной улыбкой где-то под щебнем. Движение было слишком легким, слишком тихим, чтобы его услышали за пределами шахты.

— Как считаешь, когда завтра придем за другим ящиком, может, на всякий случай еще раз залезть, оглядеться? — Ник посмотрел на Ленни.

Ленни посмотрел на него с досадой и разочарованием.

— Нет, Никель, я не полезу. Нету там ни хрена, кроме камней и трупов. Скажи спасибо за то, что имеем. Можешь мне поверить. — Он постучал себя по носу. — Ленни Нос.

Анита встретила их перед домом.

— Он уходит, — сказала она. — По-моему, держится, чтобы вас обоих еще раз увидеть. — Она дотронулась до руки Ника. — Думаю, вам надо попрощаться.

Ник кивнул, не отдернув руку.

— А вам?

Она улыбнулась, будто собиралась заплакать.

— Мы весь день проговорили. Теперь ваша очередь.

— Как я выгляжу, ребята? — слабо крикнул Сидней, когда они вошли в дом.

Гваделупе стиснула руку Ленни и выскользнула из дома. Мужчины поставили ящик на стол.

— Похоже на сцену у смертного одра у Гойи, — прокомментировал Ник.

— Николас! — упрекнул его Ленни. — До чего ж ты бесчувственный.

Казалось, будто Сидней вдыхает и не выдыхает, словно легкие вбирали в себя все, что он мог им дать.

— Я чую запах золота, мальчики? — шепнул он.

— Два долбаных ящика, мистер С., — кивнул Ленни. — Похоже, пропащее дело.

— Теперь вы понимаете, что я чувствую, — ответил Сидней одним хрипом. Потом тяжело сглотнул и нахмурился. — Два ящика? Когда я уходил, была сотня.

— Сколько бы ни было, — вздохнул Ленни. — Один из них на столе. Мы половину высыпали, все равно весит тонну, будь я проклят. За другим завтра сходим.

Сидней качнул головой:

— Ничего не пойму. Вы уверены, мистер Крик?

— Два ящика, — подтвердил Ник. — В открытом вот это торчало. — Он вытащил из кармана и протянул Сиднею алюминиевый цилиндр длиной четыре дюйма. — Тут сбоку написано: «Кое-что для Сида». Карандашом. Мы открывать не стали. Похоже на сигнальную ракету, взрывное устройство, еще что-нибудь.

Сидней взглянул на цилиндр, а потом на Ника.

— Глупый сукин сын, — заключил он. — Это футляр для сигары. — Он протянул цилиндр обратно. — Откройте.

Ник открутил кончик, и комнату наполнил богатый вкусный аромат кубинского табака. Он стукнул о ладонь цилиндриком, откуда выскользнула сигара, а в руку высыпались крошки старого табака. Сигара была обернута трехдюймовой бумажной полоской. Ник вручил Сиднею то и другое.

— Сигара в записку завернута, — сказал он.

— Вижу. Посветите, дайте очки и ручку, — велел Сидней. — Мистер Ноулс, позвольте подписать ваш экземпляр завещания.

Ленни исполнил короткое представление, изображая, будто забыл о наследстве: на минуту задумался и покачал головой.

— Не беспокойтесь, мистер С., — сказал он. — Я ведь не ради денег.

— Знаю, мистер Ноулс. Вы старались ради дома, и я прошу прощения за недопонимание. Теперь дайте сюда завещание, черт побери, пока не слишком поздно. — Он нацарапал подпись дрожащей рукой и вернул документ, взглянув при этом на Ленни пожелтевшими глазами. — Спасибо за помощь, мистер Ноулс.

— Всегда рад, мистер С., — пробормотал Ленни.

— Я хочу, чтоб вы похоронили меня в могиле на краю участка. Анита знает где. Там закопано еще золото, но оно для нее.

Ленни кивнул:

— Правильно, мистер С.

— Прежде надо, чтобы меня врач осмотрел.

Ленни нахмурился:

— Не поздновато ли?

Сидней вздохнул:

— Дурак чертов. Для официального утверждения завещания требуется свидетельство о смерти. Анита знает, что делать.

Ник поднес ближе лампу, протер очки краем футболки и надел их на Сиднея. Ленни срезал кончик сигары, разжег от свечи, сморщился, пробуждая к жизни старый табак.

— Ну и гадость, — задохнулся он, передавая старику сигару.

Сидней несколько раз затянулся, поднес к свету записку.

— От Фрэнка Кобба, — сказал он, читая с улыбкой. Потом фыркнул, зажав в углу рта сигару, торчавшую каминной трубой. Фырканье перешло в кашель, глаза наполнились слезами, потом послышалось хихиканье. Последние янтарные искры жизни сверкнули в глазах Сиднея, который, перечитывая бумажку, внезапно взорвался неудержимым смехом, задыхаясь и кашляя, отчего старые кости содрогались как бы в туберкулезных конвульсиях. Затянулся сигарой, тряхнул головой, перечитал в третий раз, тряся плечами, словно ничего смешней в своей жизни не видел. Завывая от хохота, запрокинул голову, прикусил губу, стараясь сдержаться, чтобы объяснить, и никак не мог, заражая смехом остальных.

Через секунду все трое беспомощно покатывались, проливая слезы на грязные щеки. Ник, задохнувшись, зажал рот рукой и посмотрел на Ленни.

— Над чем мы смеемся? — спросил он.

— Будь я проклят, если знаю, — с трудом выдавил Ленни. — Спроси Эль Сида.

Но было уже поздно. Эль Сид умер.