Низкий, полнозвучный мужской голос, от которого у нее по спине пробежали мурашки.

– Прошу прощения, юная дама. Но ты все еще лазишь по деревьям и смеешься над мужчинами, которые купаются в реке?

Сердце подпрыгнуло у нее до горла. Это и впрямь был он, один из тех двоих мужчин, которые тогда выпрыгнули из лодки в воду и принялись там беситься как дети Кулит Керанга. И он запомнил ее, как и она потом долго видела его в дневных снах с открытыми глазами.

– Иногда, – ответила она подчеркнуто равнодушно, не поднимая глаз, но косу на пальце завертела быстрее.

– Ты чего-то стыдишься или есть какая-то другая причина, почему ты не смотришь мне в лицо?

Ли Мей попыталась подавить улыбку, но вряд ли у нее это хорошо получилось.

Она медленно подняла голову и сглотнула.

Он был гораздо старше, чем она ожидала; тогда он показался ей молодым парнем, таким озорным, судя по тому, как он вел себя в воде. Этот же был взрослый мужчина, наверняка вдвое старше ее. Для которого она не могла быть не чем иным, кроме как маленькой девочкой, с которой он шутил и поддразнивал ее, ни о чем серьезном при этом не думая.

Он был красивый мужчина с золотой кожей, с дублеными чертами. С подбородком как невысказанный вызов, и ртом, который выглядел до смятения мягким.

И с этими глазами, серыми, как туча, серебряными, как лунный свет.

Он сидел в своей лодке совершенно естественно. Как будто она была его вторая кожа, а он – человек, привыкший быть на воде. Для которого море было родиной. Как ее отец.

Лодка была местная, но в нем самом не было ничего малайского, если не считать языка.

Она тайком взглянула через плечо, чтобы удостовериться, что в эту минуту не вышла из дома ее мать или кто-то из сестер. И что детям не прискучила их игра или они не перессорились и не отправились из-за этого искать ее. Не проходят ли мимо охранники, делая привычный обход; с чужими на своем участке ее отец был суров.

Ей стало жарко до корней волос.

– Что ты читаешь?

– Тебя это не касается! – Со смешком в горле Ли Мей захлопнула книгу и тут же отругала себя за то, что ведет себя как школьница.

– Покажи. – Он с улыбкой протянул жилистую руку; у него была красивая кисть: крупная, ладная, сильная.

Она хихикнула, спрятала книгу за спину и замерла.

Ее взгляд упал на его босые ступни да так и присосался к ним.

Щеки его покраснели, отчего он сразу показался намного более юным. Как робкий, беспомощный парень.

– Это не заразно, – жестко сказал он.

– Я знаю, – беззвучно шепнула Ли Мей и посмотрела на него во все глаза.

– Тебе не надо меня бояться.

Это прозвучало робко, почти умоляюще.

Я знаю. Улыбка затрепетала на лице Ли Мей, когда она отложила книгу и вытянула вперед свои ступни, растопырив перед ним пальцы.

Удивление отразилось на его лице. Пальцы его потянулись к ее ступне, как будто он хотел потрогать ее плавательные перепонки; она уже чувствовала тепло его руки на своем подъеме. Но потом он все-таки быстро убрал руку, небрежно положил ее на свое колено и разглядывал собственные пальцы на ногах.

– Моя мать всегда говорила, что, когда я рождался, морской бог простирал надо мной ладонь.

Ли Мей улыбнулась:

– А у меня это знак того, что я происхожу от морских людей.

Улыбка заиграла и на его губах:

– Значит, ты морская нимфа?

Ли Мей скромно пожала плечами и заболтала ногами.

– Значит, знак, – задумчиво повторил он и пристально посмотрел на нее взглядом, от которого у нее закружилась голова.

– И это приносит счастье! – горячо добавила она с пламенным румянцем на лице.

– Хотелось бы верить.

Хотя он улыбался и казался дружелюбным, его глаза походили на штормовое море, которое все глубже и глубже затягивало Ли Мей в его взгляд.

Море, в которое ей хотелось упасть, чтобы в нем затонуть.

* * *

Сощурив глаза, Дункан смотрел на воду, стараясь сосредоточиться на рыбацких лодках, которые неторопливо покачивались на воде.

Но выдержал недолго и снова поднял глаза на Ли Мей.

Она сидела рядом с ним на песке на расстоянии трех ладоней от него, подтянув к себе колени, как и он. Самозабвенно чертила пальцем на песке завитки и петли. Вертикальная морщинка образовалась над ее переносицей, и пряди, которые ветер выдернул из косы цвета эбенового дерева, трепетали, как струйки табачного дыма.

Ее способность молчать была тем, что пленяло его в ней больше всего.

Дункан еще никогда не встречал девушку, женщину, которая подолгу не испытывала потребности что-нибудь сказать, о чем-то спросить; это постоянное жужжание быстро ему досаждало. Исключением была лишь его мать; Ли Мей умела молчать, как Георгина Бигелоу.

Это было не обиженное молчание. Не вызывающее, не разгневанное. Не скучающее, не отсутствующее. Это было уютное молчание, легкое и все же исполненное мысли, в котором объясняешься взглядами, понимающими и настроенными одинаково с тобой.

Как будто разговаривали между собой только их души.

И тем не менее они много говорили во все эти дни, особенно в первые. Поначалу между лодкой и берегом, потом выезжая вместе; для этих поездок Ли Мей прокрадывалась из дома тайком; сегодня она прогуляла школу, чтобы походить с ним под парусом в этой бухте на западе острова.

То, что Ли Мей рассказывала о своей семье, звучало как сказка. Из тех, которые мать читала вслух или рассказывала ему и Дэвиду.

История собственной семьи казалась ему на этом фоне бесцветной, но Ли Мей слушала как зачарованная, когда он рассказывал о своей жизни на разных кораблях, о странах и континентах, на которых он побывал.

О своем отце, оранг-лаут, Ли Мей рассказывала с горящими глазами. Некогда пират, воин моря. Затем бичкамбер, пляжный бродяга, разбогатевший на сокровищах моря, на ценностях островов Нусантары. О своей приемной матери, которая была дочерью индийца, торгующего золотом и драгоценными камнями, и малайки. И о своей родной матери, которая умерла родами. Китаянке, в детстве проданной в Сингапур и спасенной отцом Ли Мей от борделя.

История, которая могла случиться лишь в Сингапуре.

За годы, прошедшие с тех пор, гнилое болото греха Чайна-тауна отнюдь не было осушено; его пытались огородить запрудами и направить в управляемое русло.

Китайский протекторат Сингапура вырос из беспорядков, которые сотрясали город пять лет назад. Словно лесной пожар, распространялись слухи, что запланированная почтовая служба города станет не одной из многих, а единственной возможностью связи с Китаем и будет облагаться высокими пошлинами. Слухи, умышленно распространяемые тауке, которые со своими кораблями и агентами до сих пор держали монополию на почтовую связь с Китаем, приводили в негодование китайские души. Хотя существующая рассылка почты не была надежной, особенно когда на старую родину посылались деньги.