А в Подгорске опять возник мой муж. Мы уже были разведены, но он как-то опомнился или повзрослел, что ли, и сообразил, что к чему. Или, сравнивая меня со своими любовницами, понял наконец, чего я стою. Он стал меня лечить, ухаживать, нянчить. Достал путевки в хороший санаторий. У нас появились реальные шансы на воссоединение. И тут позвонил Мартин, говорит: «Мы собираемся в августе в Крым, в отпуск, — Савельев и все остальные. Но я без тебя никуда не поеду. Приезжай, и поедем вместе». И я, как дура, срываюсь и вместо санатория лечу в Москву. Приезжаю, а он в командировке, в Томске, там какая-то массовая вспышка туберкулеза, он повез туда три вагона лекарств и сам поехал следить, чтобы не разворовали. Я приезжаю в его квартиру, у меня от нее ключи по сей день сохранились, а там полный бедлам, восемь человек живет. Потом я узнаю, что он спал с моей лучшей подругой, с Людкой. И вот я опять в этом дерьме по уши. Думаю, какого черта ты меня вообще позвал? А он прилетает, и тут они с Савельевым садятся на меня, чтобы я уговорила Зину, новую девочку в их компании, ехать с нами в Крым. Мол, Зине семнадцать лет, она еще невинна, но уже созрела стать женщиной и вот бы Мартину с ней потрахаться. То есть повторяется та же история, что с моим мужем и девочкой Таней, только в московском варианте. И я это вижу, знаю, но куда мне деваться, раз уж приехала, и раз уж я Мартина так люблю, что буквально в половую тряпку готова превратиться? И я поработала с Зиной, тем паче что она мне тоже понравилась. У нее замечательная фигура, а грудь просто сногсшибательная. И вся она как бы на грани между девушкой и женщиной, эдакая женщина-подросток, такие всегда сексуально очень притягательны. Когда ты ведешь рукой по спине и твоя рука чувствует изгибы, уходящие сначала в тонкую талию, потом на ягодицы. И нет еще ни женской полноты, ни дряблости тела… Наверно, я видела в ней нечто подобное самой себе в ее возрасте. Мне захотелось с ней общаться, и завоевать ее стало для меня делом чести. Не потому, что я оголтелая лесбиянка или мне не хватает моих сексуальных партнерш. Я никогда не была стопроцентной лесбиянкой, слишком сильно я люблю мужчин. Просто я хотела ассоциироваться с ней и быть такой же, как она. А еще честнее будет сказать, что путем соблазнения этой девственной особы я хотела доказать всем, и Мартину особенно, что я это я, прежняя и всемогущая. То есть я не собиралась повторять ту ошибку, которую я сделала в военгородке с гарнизонной девственницей Таней. Нет, я собиралась дать этой Зине бой прямо в постели.

И вот мы поехали в Крым. Там было много чего. И солнца, и секса — эта Зина оказалась не девственницей, а просто инертной и квелой почти на уровне фригидности. Кто-то ее научил еще, наверно, в школе, что женщина должна просто лежать, распахнув ноги, а мужчина будет доставлять ей все удовольствия рая и ада. Я считаю, что таких учителей нужно кастрировать, потому что после них женщину переучить почти невозможно. Но что окончательно ухудшило наши отношения, так это эпизод так называемого секса втроем, он был жирной точкой, которая логично завершила мои уже бездарные отношения с Мартином.

Как это было? В отличие от меня Зина очень белокожа. К тому же я три месяца загорала дома, и шоколадный загар очень смотрелся на моем похудевшем теле. Зина мне завидовала, но она не могла так же долго лежать на солнце. Хотя очень старалась и в результате просто сгорела. И страдала, капризничала, что меня безумно раздражало, потому что я не хотела брать на себя роль ее матери. Я ехала туда, чтобы загорать, плавать, заниматься любовью с Мартином и немножко отыграться на этой Зине, а не превращаться в ее сиделку. Но в тот вечер, когда мы остались втроем, она не могла спать, ныла, стонала, а у нас не было крема от ожогов, и Мартин бегал ночью по городу, искал аптеку или хотя бы кефир. Однако Ялта не Америка, и слава Богу, что он нашел хоть йогурт. Йогурт был персиковый, причем мой любимый. И Зинка, зная, что я не могу отказать ей при Мартине, попросила меня намазать этим йогуртом ее несчастное тело. Мне было лень, я сказала, чтобы это сделал Мартин. Но она отказалась, ей нужны были мои мягкие руки.

Делать нечего, я поднялась с постели и пошла к Зине. Она лежала на раскладном кресле-кровати, на животе. За окном была огромная луна, которая каким-то желтовато-белесым светом освещала всю нашу комнату. И если мое тело было эффектно на белой простыне, то ее тело было очень хорошо именно в таком свете. Красноватость ее кожи была не видна, вся ее фигура была просто светлая, и эти красивые очертания ее спелого тела на таком узком лежаке пробуждали у меня разного рода фантазии. А когда я стала мазать ей спину йогуртом, то не знаю, что чувствовала она, но у меня было совершенно потрясающее ощущение прохладного йогурта, горячей спины, такого легкого скольжения моих рук по этому юному телу от изгибов ее шеи до ягодиц. И я безумно возбудилась. Я вдруг поняла, что мне хочется ее целовать, и обрадовалась этому чувству. Я люблю такие ощущения. Они кажутся мне очень глубокими. Все-таки женщины всегда конкурируют друг с другом — это можно признавать, можно не признавать, аксиома от этого не меняется. Но когда я чувствую в себе такую жажду другой женщины, я понимаю, что я уже не только не конкурирую с ней, я наслаждаюсь ею. И цель моя — дать ей как можно больше удовольствий за то наслаждение, которое я от нее получаю.

Но в ту ночь мне нельзя было заниматься любовью, это был счастливый период «тампаксов». И я понимала, что далеко это пойти не может. К тому же Зина, как я сказала, умеет лишь одно — лечь и удивлять своим роскошным телом. Женщина ты или мужчина, лесбийская это любовь или еще какая — она будет принимать твои ласки как бы из милости, ничего не давая в ответ. То есть ты должен работать за двоих. А у меня не было охоты к таким активным действиям, я просто хотела поласкать ее тело. Тем более что мой любимый персиковый йогурт так легко слизывался с ее спины, и эти кусочки фруктов так возбуждающе цеплялись за язык, что я уже получала безумное наслаждение, это было нечто божественное. Но даже при всей моей чувственности и фантазии мне всегда нужна обратная связь: нравится — не нравится, приятно — неприятно. Конечно, я понимаю, что есть тихие женщины, а есть громкие, разные есть. Но какова бы ни была женщина в своих внешних проявлениях, тело не обманешь.

Если тело наслаждается, страдает от вожделения и хочет соития, оно будет само сообщать об этом, оно будет вздрагивать, выгибаться в спине, руки будут ползти вверх, возникнет едва уловимое дрожание кожи. Я не знаю, чувствуют ли это мужчины, но я это чувствую безумно. Такое легкое тепло, которое начинает вдруг исходить от тела партнерши и тогда с ней можно делать все что угодно. Можно даже просто лежать и все равно происходит катарсис. А тут передо мной был просто труп какой-то. И я поняла, что мое возбуждение сходит на нет, что мне уже не хочется ни ласкать, ни облизывать эту девушку.

Но я совершенно забыла о том, что мы с ней не одни в этой комнате. Что там есть еще один человек, очень падкий на женщин. Который еще в Москве мечтал трахнуть эту Зину. А меня с этим человеком связывало гораздо большее, чем секс… К тому же, наверно, мы с ней очень красиво смотрелись. Я, стоящая на коленях перед белым телом этой юной красотки, и она, лежащая в такой мучительной истоме. Не прошло и пяти минут, как я вдруг увидела Мартина — он стоял перед нами с его уникально огромным возбужденным пенисом, который парил над моей головой. Я как будто проснулась и подумала: а почему бы и нет? Наверно, у меня возникло какое-то физическое единение с Зинкой, ощущение тождественности наших тел, и я вдруг не почувствовала в ней конкурентку, я сочла, что мне будет даже приятно, если он займется любовью с нею-мной.