Ноги женщин обмотали ремнями. Они по самые щиколотки увязали в глубоком песке. Позже, когда солнце поднимется в зенит, на них набросят простыни, чтобы защитить глаза от нестерпимого блеска, а тело от ожогов. Время накидывать простыни, конечно, еще не пришло.

Чувствуя на себе взгляд воина, девушки выпрямлялись и гордо вскидывали головы.

— Тал, господин, — произносили многие, когда я проезжал мимо.

— Купите меня в Торе, господин, — попросила одна из рабынь. Какая-то девушка из четвертой группы, натянув цепь, выскочила из строя и прижалась щекой к ноге моего кайила. Затем она взглянула на меня полными слез глазами. Это была Тафа. Она провела со мной ночь в подвале касбаха Ибн-Сарана, накануне моей отправки в Клим. Неплохая девчонка. Я поехал дальше, Зины, которую Хассан-бандит взял в плен вместе с Тафой, не оказалось ни в одном из касбахов. Мы так и не узнали, кому ее продали и перед кем она сейчас стоит на коленях.

Среди пленниц четвертой группы я узнал еще одну рабыню. Девушка отвернулась, пряча лицо. Почувствовав, что я остановился, она упала на колени и зарыдала:

— Прости меня, господин.

— Посмотри на меня, рабыня, — приказал я.

Невольница испуганно подняла голову. Это была рыжеволосая Зайя, она подсыпала сахар в вино во дворце Сулеймана-паши, а потом показала против меня на суде.

— Не помнишь ли ты, кто все-таки ударил кинжалом Сулейман-пашу? — спросил я.

— Хамид! — выкрикнула она. — Хамид, помощник Ша-кара, предводителя отряда аретаев.

— Память твоя крепнет день ото дня, — улыбнулся я и швырнул ей конфету из седельного мешка.

— Ты не сердишься на меня, господин? — пролепетала она.

— Нет, — сказал я.

Она сунула конфету в рот, а я поехал дальше Хамида среди закованных в цепи рабов не оказалось. Его отправили в отдаленный аретайский оазис. Там ему предстояло закончить свою жизнь в тяжких трудах.

Во второй группе тоже оказались знакомые женщины. Смотрительница сераля высокая Дана и ее напарница, отвечавшая за масла и благовония для ванной. Из-за нас с Хас-саном их выгнали из сераля. Разъяренная Тарна отправила девушек удовлетворять прихоти своих солдат. Они и подумать не могли, что их гордая хозяйка сама стала лакомым кусочком для озверевших после долгих походов воинов.

— Тал, господин! — приветствовали они меня.

— Тал, рабыни! — ответил я и поехал дальше.

Рабов из сераля освободили. Им дали денег и пообещали помочь добраться до Тора. Кайилов, правда, им не хватило, и в поход бывшие рабы отправлялись пешком. Единственное исключение сделали по распоряжению Гаруна, высокого паши каваров.

— Этого, — сказал он, показав на типа в рубиновом ожерелье, который пытался выдать нас стражникам Тарны, — продать на торгах в Торе женщине. — Несчастного утащили. Сейчас он стоял в толпе рабов в хвосте колонны. Его одного не раздели. На нем по-прежнему красовалось шелковое одеяние сераля и рубиновое ожерелье. Рабы недобро на него посматривали.

У первой группы из пятидесяти девушек я остановился. Она стояла двадцать третьей от начала. '

Девушка вышла из строя, прикованная к левой руке цепь натянулась. Невольница прислонилась щекой к моему стремени, не осмеливаясь поднять голову. Когда она все же взглянула на меня, в глазах ее сверкали, слезы.

— Спасибо, господин, — прошептала она.

— Ты идешь в первой группе. Двадцать третья от начала, — сказал я. — Я слышал о тебе очень хорошие отзывы.

— Девушка должна радоваться, если она нравится мужчинам, — ответила она.

Я хотел ехать дальше, но она схватилась маленькой ручкой за мое стремя. Прикованная к левой руке цепь тянула ее назад.

— Я совсем не такая, как мужчины, — сказала она.

— Заметно, — улыбнулся я, любуясь ее обнаженным телом.

— Я совсем другая. — Она посмотрела на меня. — И мне это нравится. Я кивнул.

— Я полюбила мужчин, — продолжала девушка. — Они такие сильные, такие могущественные. Мне нравится им подчиняться, я так люблю их слушаться! Мне очень приятно сознавать, что за малейшее непослушание меня могут выпороть или убить. Я даже не знала, что подобные чувства возможны.

Я смотрел на охваченную восторгом рабыню. Радость подчинения мужчинам буквально преобразила ее. Женщины органически стремятся к подчинению. Не испытывая его, они становятся мелочными, капризными, злобными, нервными, истеричными и недоброжелательными, как все люди, потребности которых не находят удовлетворения. Рабыня, вне всякого сомнения, полностью зависит от прихотей и милости мужчины Ей приходится подчиняться более чем кому-либо. Ее подчиненное положение закреплено на культурном и законодательном уровнях. Она — рабыня.

— Мне нравится быть рабыней, — сказала, глядя на меня, девушка.

— На колени! — приказал я.

— Да, господин, — произнесла она и опустилась на колени. Я поднял пятки, чтобы толкнуть кайила и ехать дальше, но она сказала: — Господин?

— Что?

— Вы позволите мне сказать?

— Говори

— Меня продадут в Торе?

— Да, ты попадешь на большой аукцион невольниц

— А кому меня продадут?

— Хозяину, — сказал я и тронул кайила. Кожаный ремень натянулся, привязанная к луке седла рабыня побежала следом. Позади, прикованная к группе своих подруг, осталась стоять на коленях в горячем песке безымянная красавица, которую раньше знали под именем Тарна.

В Торе новый хозяин подберет ей хорошее имя. То, которое ему понравится.

Я взглянул на привязанную к седлу девушку. Во всей колонне одетой оставалась только она и еще одна девушка в белом курдахе в голове колонны. На шее невольницы блестел ошейник. Старый, с именем Ибн-Сарана, уже сняли. На новом стояло имя Хакима из Тора. Ему и принадлежала рабыня. Кисти рук невольницы были туго скручены кожаным ремнем, конец которого я привязал к луке седла. Накидка была неправдоподобно коротка и представляла собой грязную и жирную тряпку, которой протирают большие сковороды. Я нашел ее на одной из кухонь в касбахе Ибн-Сарана. Я специально разорвал тряпку на ее левом боку, чтобы люди могли полюбоваться восхитительным изгибом ее бедер. Я выставлял девушку напоказ так, как мне того хотелось, поскольку она принадлежала мне.

Мало того, что она ложно обвинила меня на суде в Девяти Колодцах, она лукаво и торжествующе улыбнулась, довольная своей подлостью. Она радовалась тому, что я загремел в Клим. Из Девяти Колодцев я сбежал, но был пойман, закован в кандалы и все равно отправлен на соляные прииски. Никогда не забуду восторга, презрения и насмешки, с которыми она смотрела на меня, закованного в цепи беззащитного человека. Она решила сделать мне подарок на память и швырнула из окошка пропитанный духами шелковый платок, а потом послала мне воздушный поцелуй и рассмеялась, после чего хозяин велел ей угомониться.