Волик, отступив, машет рукой:

— Отец, ну что ты! Зачем так говоришь? Обо мне, и не написать? А вот — гляди! — Он поднимает зонт над головой, поворачивается на каблуках и, вскинув подбородок, начинает важно шествовать в воду.

— Утопится… — охает Мидори. — Вот дурак-то… Вла… Славко, останови его!

Я кидаюсь к Волику и обмираю.

Потому что Волик идет. Потому что он идет, важно переставляя ноги, с важным видом держа над головой солнечный зонт — идет прямо по волнам, по морю, и не тонет, ни на миллиметр не погружается в воду.

— Я… — Мидори не хватает слов. — Тебе это ничего не напоминает?!

Совершенно очумело киваю:

— Это как Иис…

— Это так, будто он отправился пешком по воде в Японию! — возмущается Мидори. — Вместо нас. Вот мерзавец!

Солнце опускается в море и не шипит, не хочет шипеть, сволочь. А свихнувшийся Волик идет ему навстречу и машет солнечным зонтом.

— Думаешь, мы сможем? — в голосе Мидори плаксивые нотки. — Ведь это будет жутко нечестно, если он сможет, а мы — нет.

— Пусть идет. И у нас с тобой когда-нибудь получится, если хватит таланта, конечно.

Дырявый зонтик вертится над головой Волика подобно второму солнцу и вдруг — хлоп! — закрывается. Последний зонтик закрылся, думаю я. А Волик начинает погружаться в воду. Медленно, как торпедированный подводной лодкой корабль. Медленно и величаво. Важно бултыхая ногами и задрав вверх подбородок.

Я срываюсь с места. Утонет ведь, каналья! — чертыхаюсь на бегу. Утонет, и спасти его некому: ни я, ни Мидори не умеем плавать. Влетаю в холодную воду и останавливаюсь; прибой захлестывает ноги, и джинсы сразу намокают. Вот оно — море. Море, о котором я мечтал с детства. Хватит ли мне таланта изменить правила игры и пойти по воде, чтобы спасти Волика?

— Вла-а-ад!

Слышу, Иринка, слышу.

В иномирье — проще, оно не связано законами и логикой. Я тянусь туда и чувствую, до чего зыбки границы. Я — там. Я — здесь. В небе заунывно кричат ангелы, а раскаленный блин солнца шипит и дымится на сковороде моря.

Бог вокруг нас, Бог везде, Бог — страшный зверь, и в любую секунду может потребовать мою душу, а если я не подчинюсь, Бог натравит на меня адвоката.

Всё это — не более чем игра.

И я делаю шаг.