Ночь после этого выдалась и без того сумасшедшей; события развивались слишком быстро, чтобы ухватиться за какое-то конкретное из них и сосредоточиться хоть на секунду. Лишь в один из следующих дней Питер осознал, что та фигура или, скорее, тень от нее задела какую-то знакомую струнку в его воспоминаниях. Но даже и после этого он еще долго не мог найти то место, где она находится. Затем как-то рано утром он внезапно проснулся, и в мозгу у него совершенно четко выкристаллизовалось: рявкающий командный голос, с трудом скрываемая мягкость манер, ракетка для сквоша, завалившаяся между сейфом и стенкой в его кабинете в Брикстоне, которая вызвала целый поток слез у его обычно бесстрастной секретарши.

Выражаясь классическим профессиональным языком, пожалуй, единственным проколом Стива Макелвора в тот самый вечер было то, что он стал винить себя за оставленную незапертой правую дверцу своего автомобиля. Садясь на место водителя и увидев, что кнопка замка пассажирской дверцы торчит вверх, он отнес это на счет своей небрежности. Способность к выживанию, любил повторять Джим Придо, есть не что иное, как способность к безграничной подозрительности. Следуя буквально этому принципу, Макелвор должен был бы заподозрить, что в самый разгар этого чрезвычайно мерзкого часа пик, в этот чрезвычайно мерзкий вечер, в одном из этих утопающих в шуме и реве переулков, выходящих на Елисейские поля, Рикки Tapp может внезапно открыть дверцу с пассажирской стороны и приставить к виску дуло пистолета. Однако жизнь в парижской резидентуре в те дни не слишком располагала к поддержанию мозгов в работоспособном состоянии: большая часть прошедшего рабочего дня Макелвора ушла на составление ведомости расходов за неделю и дописывание еженедельных отчетов по своим сотрудникам для Административно-хозяйственного отдела. И только слегка затянувшийся обед с каким-то подозрительным англофилом из французской службы безопасности немного скрасил монотонное течение этой пятницы.

На его машине, припаркованной под увядшей от выхлопных газов липой, были дипломатические номера и наклейка с двумя большими буквами "С" на багажнике: «крышей» для резидентуры была консульская работа, хотя никто всерьез этого не воспринимал. Макелвор принадлежал к старшему поколению Цирка; коренастый светловолосый йоркширец с длинным списком назначений на консульском поприще, что в глазах его коллег не давало ему никаких преимуществ. Париж стал последним из этих назначений. Он не настаивал именно на Париже, более того, из своего оперативного прошлого на Дальнем Востоке он сделал вывод, что французский образ жизни не для него. Но в качестве прелюдии к выходу на пенсию придумать что-то получше было трудно. Приличное жалованье, удобная должность; а все что от него потребовалось за те десять месяцев, что он был здесь, так это помочь деньгами одному «транзитному» агенту, сделать несколько отметок мелом в условленных местах, сыграть роль почтальона в какой-то очередной затее Лондонского Управления и, наконец, организовать прием одной важной делегации.

Так было до сегодняшнего вечера; сейчас он сидел в своей собственной машине, и в ребро ему упиралось дуло пистолета, а правое плечо нежно обнимала рука Тарра, готовая сейчас же свернуть ему шею, если только он вздумает выкинуть какой-нибудь фокус. Всего в каком-то метре от них девушки торопливо шагали к метро, а совсем рядом поток машин застрял в уличной пробке: это могло затянуться на добрый час. Ни одна душа не выказала ни малейшего интереса к теплой дружеской беседе двух мужчин, сидящих в припаркованной на обочине машине.

Tapp заговорил сразу, как только Макелвор сел на место водителя. Ему нужно отправить радиограмму Аллелайну, сказал он. Это должно быть личное послание с пометкой «расшифровать лично»; пока Стив работает с аппаратом, Tapp будет стоять около него с пистолетом.

– В какую чертовщину ты вляпался, а, Рикки? – недовольно осведомился Макелвор, пока они под руку возвращались в здание резидентуры. – Вся контора тебя ищет, ты знаешь это или нет? Они же с тебя шкуру живьем сдерут, если найдут. Нам приказано при первом твоем появлении оставить от тебя мокрое место.

Он подумывал о том, чтобы извернуться и двинуть Тарра по шее, но решил, что не успеет и Tapp убьет его быстрее.

Шифровка будет состоять примерно из двухсот групп, сказал Tapp, пока Макелвор отпирал наружную дверь и включал свет. Когда Стив передаст ее, они останутся сидеть рядом с аппаратом и дождутся ответа Перси. Если Тарра не подводит его чутье, Перси завтра же примчится в Париж, чтобы лично встретиться с Рикки. Эта встреча состоится здесь же, в резидентуре, потому что, как считает Tapp, вероятность того, что русские попытаются убить его в здании британской дипломатической миссии, может быть сведена почти к нулю.

– Ты идиот, Рикки. Не русские собираются тебя убить, а мы.

На двери первой комнаты висела табличка «Приемная»; это было все, что осталось от «крыши». Там стояла старая деревянная стойка, а на замызганной стене висела устаревшая «Памятка гражданина Великобритании». Здесь Tapp левой рукой обыскал Макелвора на предмет оружия, но ничего не нашел. Здание было построено с внутренним двором, и большая часть секретных помещений и оборудования – шифровальная комната, сейфы и кладовые, а также специальная аппаратура – располагались по другую сторону двора.

– Ты совсем спятил, Рикки, – продолжал монотонным голосом увещевать его Макелвор, нажимая на кнопку звонка в шифровальную комнату, после того как они прошли через вереницу пустых кабинетов. – Ты всегда мнил себя Наполеоном Бонапартом, и теперь это доконало тебя окончательно. Твой папаша в свое время перекормил тебя религией.

Стальная заслонка на двери отодвинулась в сторону, и в окошечке появилось недоуменное, слегка глуповатое лицо.

– Можешь идти домой, Бен. Ступай к своей благоверной, но от телефона далеко не отходи. На случай, если ты мне понадобишься, будь на месте. Оставь книги там, где они лежат, и вставь ключи в машину. Я сейчас буду говорить с Лондоном, без посторонней помощи.

Лицо исчезло, и они подождали, пока юноша откроет дверь изнутри: один ключ, другой, пружинный замок.

– Этот джентльмен прибыл прямо с Востока, Бен, – объяснил Макелвор, когда дверь наконец открылась. – Это один из моих самых лучших связных.

– Здравствуйте, сэр, – сказал Бен. Он оказался высоким интеллигентного вида юношей в очках и с немигающим взглядом.

– Ну, давай, убирайся поживее, Бен. Я не собираюсь ничего удерживать у тебя из зарплаты. Впереди выходные, и отрабатывать потом ничего не нужно будет. Давай-давай, шагай.

– Бен остается здесь, – сказал Tapp.

* * *

В кембриджском здании Цирка освещение было тускло-желтым, и оттуда, где стоял Мэндел, а именно с третьего этажа магазина одежды, казалось, Что влажный асфальт блестит, как дешевая позолота. Близилась полночь, и уже часа три он находился между тюлевой занавеской и длинной одежной вешалкой. Он стоял так, как стоят «легавые» всего мира: слегка расставив прямые ноги в стороны и чуть отклонившись назад. Он низко надвинул шляпу и поднял воротник, чтобы белизна его лица как можно меньше была заметна с улицы, но он вот уже три часа наблюдал за главным входом внизу, и его глаза блестели, как глаза кошки в угольной шахте. Мэндел прождал бы так еще три или шесть часов: он снова был в деле, и запах снова щекотал ему ноздри. Кроме того, Мэндел был по натуре совой; темнота этой примерочной как нельзя лучше поддерживала его в бодром состоянии. Свет, попадавший в комнату с улицы, ложился на потолок бледными пятнами. Все остальное – столы для раскроя, рулоны ткани, отделочные машины, паровой утюг, фотографии принцев крови с автографами, – все эти вещи, конечно, остались на своих местах, потому что он видел их во время своей рекогносцировки сегодня днем, но свет туда не попадал, и даже сейчас он едва различал все это во мраке.