Теперь мы оба намокли. Риз оглядел себя, затем улыбнулся.

– Хорошая работа, – произнес он, отталкиваясь от комода.

Он даже не стал вытирать воду, блестевшую у него на лице и руках.

– Упражняйся дальше.

– Неужели он устроит войну? Войну из-за меня?

Риз понял, о ком я спрашиваю. Жар, еще недавно полыхавший в его глазах, сменился убийственным спокойствием.

– Не знаю, – ответил он.

– Я бы лучше вернулась, Ризанд, если вдруг дойдет до войны. Лучше вернуться, чем вынуждать тебя воевать. И не только тебя.

Он сунул все еще мокрую руку в карман.

– Неужели тебе захотелось бы вернуться? Или разжигание войны из-за тебя оживило бы твои чувства? Думаешь, он бы сделал столь серьезный шаг, чтобы вернуть твою любовь?

Я покачала головой:

– Я устала от смертей. Не хочется снова видеть, как кто-то гибнет. И уж тем более – из-за меня.

– Это не ответ на мой вопрос.

– Хорошо. Мне не хотелось бы, но я бы вернулась. И конечно же, болью и убийствами моих чувств не оживишь.

Лицо Риза оставалось непроницаемым. Затем он шагнул к двери. Его пальцы обвили дверную ручку в форме морского конька.

– Он запер тебя в четырех стенах, потому что знал. Этот взбалмошный придурок знал, какое ты сокровище. Ты стоишь дороже земель, золота и драгоценных камней. Он знал – и хотел сделать тебя своей безраздельной собственностью.

Эти слова ударили по мне, невзирая на то что для какого-то уголка моей израненной души они стали целебным бальзамом.

– Пойми, Ризанд: он любил меня и… до сих пор любит.

– Вопрос не в том, любит ли он тебя. Вопрос – насколько. Отвечу: избыточно. Любовь в таких дозах становится ядом.

Он толкнул дверь и ушел.

Воды залива напоминали зеркало. Должно быть, Таркин повелел воде замереть. За все время приема, устроенного в нашу честь, плавучий дворец лишь едва покачивался на невидимых волнах.

Это был корабль особой постройки, вмещавший более сотни гостей. Подданные Двора лета, приглашенные Таркином, изо всех сил старались не следить за каждым шагом Риза, Амрены и, естественно, моим.

Главная палуба была уставлена низкими столиками и диванчиками для угощения и отдыха. На ее верхнем ярусе, под навесом плиток, отделанных перламутром, стоял стол для нас. Таркин предстал перед нами воплощением лета – в бирюзово-золотистой одежде с пуговицами и перстнями, отливавшими изумрудной зеленью. Белые, цвета морской пены, волосы верховного правителя украшала корона из белого же золота и сапфиров, выполненная в виде волн с перехлестом, – настолько красивая, что я частенько на нее поглядывала.

Я сидела справа от него, и он в очередной раз перехватил мой взгляд:

– Тебе бы стоило познакомиться с нашими искусными ювелирами. Что же касается этой короны, ее они могли бы сделать поудобнее. Сильно в голову врезается.

Он предпринял довольно учтивую попытку завязать разговор. Весь первый час я молчала. Вместо того чтобы любоваться городом на острове, заливом и сушей, я посылала сгустки магической силы, надеясь получить ответ. Вдруг Книга спрятана неподалеку?

Мои молчаливые призывы оставались без ответа. Что ж, придется поддержать беседу.

– Как тебе удалось уберечь корону от ее рук? – спросила я.

Произнести имя Амаранты здесь, среди счастливых, искренне радующихся празднеству подданных Таркина, было бы все равно что обрушить на плавучий дворец грозу с ливнем.

Риз, занятый разговором с Крессэдой, услышал мой вопрос, однако лишь мельком взглянул на меня. После его визита в мою комнату мы с ним не перекинулись и двумя словами. Он даже не заметил моего наряда.

Странно, поскольку сегодня даже мне самой нравилось, как я выгляжу. Мои волосы, свободные от шпилек и заколок, удерживались лишь диадемой из червонного золота с затейливым переплетением нитей. На мне было темно-розовое платье без рукавов, облегающее в груди и талии – почти того же фасона, что и надетое утром. Красивый, мягкий, женственный наряд. Я так давно не позволяла себе подобного. Не хотела, поскольку…

Но здесь проявление женственности и наслаждение красивой одеждой не обрекало меня на жизнь, которую я успела прочувствовать и возненавидеть. Здесь по вечерам я могла наряжаться в платья вроде этого, а проснувшись утром, надеть боевые кожаные иллирианские доспехи.

– Когда вторглись на наши земли, бо́льшую часть сокровищ нам удалось спрятать. Тогда правил Нострус – мой двоюродный брат. Я был принцем и находился в другом городе. Я получил приказ: ночью спрятать главную сокровищницу.

Нострус восстал против Амаранты и был убит ею. Она казнила всю его семью, «чтобы другим неповадно было». Таркину каким-то образом удалось выжить.

– Я не знала, что Двор лета так ценит сокровища, – сказала я, продолжая разговор.

Таркин сдержанно рассмеялся:

– По-настоящему их ценили лишь наши далекие предки. У тогдашних верховных правителей были иные представления. Мы же это делаем больше по традиции.

– Так вы все-таки дорожите золотом и самоцветами? – с нарочитой небрежностью спросила я.

– Дорожим… среди прочих ценностей.

Я мелкими глотками пила вино, обдумывая, как бы спросить о Книге, не вызвав подозрений. Что-то подсказывало мне: лучше задать вопрос напрямую.

– А гостям других дворов разрешается взглянуть на эти сокровища? Возможно, тебя удивляет мой вопрос, но драгоценности сопровождают меня с раннего детства. Мой отец был торговцем золотом и украшениями. В детстве я немало времени проводила в его кабинете, разглядывала золотые вещицы и играла сверкающими камешками. Было бы интересно сравнить богатства смертного мира с теми, что созданы руками фэйцев.

Риз продолжал разговор с Крессэдой. Ни малейшего удивления, ни намека на одобрение выбранной мною стратегии. Наша связующая нить молчала.

Таркин запрокинул голову. Сапфиры в его короне заиграли, ловя свет фонарей.

– Я охотно покажу тебе наши сокровища. Завтра же и покажу, после полудня.

Таркин вовсе не глуп. Возможно, он сообразил, что я веду с ним некую игру. Однако… его предложение было искренним. Я слегка улыбнулась и кивнула. После глянула вниз, на нижнюю палубу, ярко освещенную и заполненную гостями. Отсветы фонарей чуть подрагивали на темной воде. Меж тем я ловила на себе пристальный взгляд Таркина.

– Расскажи мне о мире смертных, – попросил он.

Я положила себе еще одну порцию понравившегося мне клубничного салата.

– Я видела совсем маленький кусочек мира смертных. Моего отца называли королем торговцев. Дела заставляли его часто разъезжать по миру смертных. Но я была слишком мала, чтобы сопровождать его в путешествиях. Когда мне было одиннадцать, отец разорился. Корабли, которые он послал в Бхарат, попали в бурю и утонули. Целых восемь лет моей семье прошлось прозябать в нищете. Мы поселились в захолустной деревушке, неподалеку от стены. Я не могу рассуждать обо всем мире смертных, поскольку не видела его. А то, с чем приходилось сталкиваться… тяжелый, жестокий мир. Мне кажется, в Притиании сословные различия не так ясно выражены. А в той части смертного мира, где я жила, все определяли деньги. Либо у тебя есть деньги, и ты стремишься их сохранить и приумножить, либо денег у тебя нет, и тогда ты обречен на голод и ищешь любые способы выжить.