Адлер, надо заметить, не менее четко выявлял слабые стороны учения Фрейда. Он обратил внимание, что Фрейд вращается в порочном кругу, объясняя причины вытеснения в бессознательное влиянием культуры и одновременно объявляя культуру причиной возникновения вытеснения.

Опасность Адлера, как объяснял Фрейд в письме Юнгу в конце 1910 года, заключалась в том, что «он сводит на нет сексуальное желание, и наши оппоненты могут заговорить об опытном психоаналитике, выводы которого радикально отличаются от наших. Естественно, в своем отношении к нему я разрываюсь между убеждением, что его теории однобоки и вредны, и страхом прослыть нетерпимым стариком, который не дает молодежи развернуться».

Но полная правда, как уже было сказано, заключалась в том, что идеологические разногласия между Адлером и Фрейдом чем дальше, тем больше накладывались на растущую взаимную личную неприязнь. Фрейд видел в Адлере «массу мелочной злобы, которая искажает его труды, и черты необузданной страсти, которые скрываются в них»[209]. Адлер не оставался в долгу и обвинял Фрейда в схожих грехах, прежде всего в желании быть богом и держать всех остальных в тени своей славы. Самое интересное, что правы в своих обвинениях были оба.

В январе 1911 года Фрейд решил, что пришло время решительно выкорчевать «ересь» Адлера. Поводом для первой атаки стали небольшие ошибки в «Центральном журнале по психоанализу», которые Фрейд объявил недопустимыми. В январе и феврале Венское психоаналитическое общество провело собрания, на которых резко осудило вероотступничество Адлера. «Теории Адлера слишком далеко отклонились от правильного пути. Пришло время открывать против него фронт… Конечно, я всегда ставил во главу угла желание быть терпимым и не давить авторитетом, но в жизни это не удается», — писал Фрейд в феврале пастору Пфистеру.

После этих собраний Адлер сложил с себя полномочия президента Венского психоаналитического общества, но всё еще продолжил оставаться в его рядах. Соратник Адлера Штекель даже на какое-то время примирился с Фрейдом и вернул себе его расположение, но колесо конфликта продолжало раскручиваться. В мае, после очередной острой дискуссии с Фрейдом об этиологии неврозов, Адлер покидает Венское общество.

Любопытно, что тогда же, в январе, Фрейд стал страдать от головной боли и забывчивости. Он решил, что это признаки старости и сужения артерий, и запаниковал. Однако вскоре выяснилось, что в его настольной лампе постоянно происходила утечка газа, но из-за своих сигар Фрейд не чувствовал запаха газа и медленно себя отравлял. Дело вообще могло бы закончиться взрывом, но, к счастью, всё обошлось. Фрейд написал Юнгу, что, заметив ослабление памяти: «…я не приписал всё неврозу и очень этим горжусь».

21 сентября в Веймаре организуется новый конгресс психоаналитиков, в котором принимают участие 55 делегатов. По окончании конгресса всем последователям Адлера было предложено либо присягнуть на верность учению Фрейда, либо покинуть Психоаналитическое общество.

Окончательный откол адлерианцев состоялся в октябре. Вскоре вместе с еще девятью бывшими учениками Фрейда Адлер создал Общество свободных психоаналитических исследований (в пику «несвободных» исследований Фрейда), которое в 1912 году было преобразовано в уже упоминавшееся Общество индивидуальной психологии.

Какие-либо контакты между двумя обществами не допускались, а Фрейд объявил Адлера жертвой тяжелого невроза, переросшего в паранойю, — как, впрочем, он делал и до, и после того со многими бывшими друзьями.

Таким образом, казалось, ряды психоаналитиков были очищены, и можно было продолжать плодотворную работу.

Между тем в 1912 году судьба готовила Фрейду новый удар.

* * *

Первые тучи в отношениях между Фрейдом и Юнгом появились уже на раннем этапе их общения, но Фрейд упорно не замечал их, убеждая себя, что наконец нашел «сына» и подходящего преемника. Так же, как и Адлер, Юнг был слишком амбициозен и самостоятелен, чтобы пребывать в тени Фрейда, по меньшей мере до конца жизни последнего. Он искал свой путь в науке, свое место в будущей истории человеческого духа и в январе 1911 года, в те самые дни, когда в Вене бушевали страсти вокруг Адлера и Штекеля, кажется, начал нащупывать его.

«Опасно яйцу пытаться быть умнее курицы. И всё то, что заключено в яйце, должно в конце концов набраться храбрости и выбраться наружу», — писал он Фрейду 18 января 1911 года. Намек был более чем прозрачный, но Фрейд, во-первых, всё еще безоговорочно верил Юнгу и в Юнга, а во-вторых, был слишком занят борьбой с Адлером, чтобы обратить на это внимание. Известие Юнга о том, что он собирается написать очерк по мифологии, также нисколько не встревожило Фрейда — напротив, он считал, что мифы представляют собой огромное поле деятельности для психоаналитика, так как несут в себе информацию о первичных неврозах человечества. Он сам в это время приступил к написанию книги «Тотем и табу», но работа не клеилась — возможно, начала сказываться многолетняя усталость и трата сил на войну с тем же Адлером, да и возраст, безусловно, уже давал о себе потихоньку знать.

Тем временем Юнг упорно не хотел посвящать Фрейда в детали своей работы и в письмах уходил от вопросов о ней. Впервые он решил раскрыть карты осенью 1911 года, на уже упоминавшемся Веймарском конгрессе. В своем докладе он рассказал о наблюдениях за рядом своих пациентов-шизофреников, а также «провидцев» (в наши дни мы бы назвали их экстрасенсами или просто людьми с паранормальными способностями). В ходе изучения их фантазий Юнг, по его словам, обнаружил, что все они в той или иной степени могут быть сведены к мотивам, встречающимся в мифах разных народов. Отсюда он сделал вывод, что существуют некие универсальные мифологические мотивы, которые, проникая в бессознательное людей, делаясь частью их психики, могут в итоге определить характер психопатических явлений, от которых они страдают. «Таким образом, — констатировал Юнг, — при шизофрении пациент страдает от воспоминаний человечества», то есть, по сути дела, перефразировал Фрейда, заменив личные воспоминания на память всего человечества.

Как уже говорилось, у Фрейда были сходные идеи, и потому даже когда первая часть очерка Юнга «Трансформации и символы либидо» вышла в свет, он не увидел в нем ничего, что противоречило бы классическому психоанализу. Лишь когда Эмма Юнг в письмах Фрейду рассказала, что Юнг опасается того, как Фрейд воспринял его очерк, отец психоанализа насторожился, перечитал «Трансформации…» более внимательно и попытался выяснить у Юнга, куда же тот «гнёт» во второй части очерка.

В ноябре Юнг наконец признался, что во второй части он подходит «к фундаментальному обсуждению теории либидо» и… собирается расширить это понятие. Для Фрейда эти слова прозвучали как удар грома: либидо как всеобъемлющее сексуальное желание было базовым понятием психоанализа, и любое изменение этой трактовки означало осквернение святая святых.

Словно предчувствуя возможный поворот событий, Фрейд пишет статью о библейской эпохе, проявляя неожиданный интерес к истории христианства. Точнее, к одному ее эпизоду: созданию апостолом Павлом общины в Эфесе, которая затем предала его и попала под влияние апостола Иоанна. Посыл был ясен, особенно если учесть, что Юнг вырос в семье пастора и был и без Фрейда хорошо знаком с этой историей. Но Юнг уже сделал выбор. В своих лекциях он уже начал подвергать сомнению всеобъемлющий характер сексуальности, а также высказывал скептицизм по поводу существования детской сексуальности и эдипова комплекса — одних из базовых положений теории Фрейда. Он понимает, что Фрейд считает его еретиком, но пишет ему, что он таков по самой своей натуре: он бы никогда не примкнул к Фрейду, если бы в его крови изначально «не было ереси».