— «Двухсотые»* все. — Охранники, похоже, удивились.

— Это ты их всех обнулил, Андрей? В одиночку?

Эфендиев посмотрел на меня с уважением. Охранники — тоже.

— А кто же ещё? Я один из офиса сорвался. Мне от Владимира сигнал поступил, что их преследуют на джипе «Гранд-чероки». А вот насчёт красной «Мазды» он ничего не сказал. Не успел, видимо. Падчах, это мой друг. Как у вас говорят, кунак. Если он умрёт, то зря вы меня спасали…

Охрана Эфендиева стояла полукругом. На всех были куртки-«пилоты» из дорогих. Шеи обмотаны шарфами в полоску, головы не покрыты. И все, конечно, с оружием. А ведь сейчас их может задержать любой мент, если не побоится, конечно. Лица-то кавказской национальности — не шутка. Ещё немного — и аусвайсы* требовать начнут. А ведь именно они пришли мне на помощь. И Володьку, наверное, тоже они спасут.

Я содрогнулся, вспоминая, как мои глаза вылезали из орбит. Вон та куча в замше, что была моим противником, сдавливала шею стальной хваткой. И несчастному сердцу не хватало кислорода. Так и стучало оно — бедное, раненое. «Вот и всё… Вот и всё…» Вспыхнувшая стрельба не привлекла внимания публики. Все готовились пить и жрать, танцевать и крутить мимолётные романы. И, конечно, они провожали Старый год. Не оставаться же трезвыми до полуночи…

Но, действительно, кто это такие? Вероятно, они как-то причастны к смерти Антона Аверина. Вот ведь незадача — ещё раз меня едва не прикончили из-за этого придурка! Слишком уж честь для него большая, надо сказать. Почему-то именно в тех случаях, когда так или иначе имею с ним дело, веду себя глупо, прокалываюсь на мелочах. И в живых остаюсь лишь по счастливой случайности.

Скорее всего, бандиты не стали бы уничтожать Клару Шаманову и пытаться сделать это же с Маяцким, будь Аверин зарезан за долги. Жаль, что у Клары уже ничего не спросишь. Но Володька-то мог поговорить с ней в дороге. Он часто так поступал, чтобы не терять времени даром.

Я встал на колени рядом с Маяцким, заглянул в его лицо, забрызганное кровью и грязью. Пощупал сонные артерии, определил шок — частый слабый пульс, кожа белая, как бумага, очень холодная. Сознание полностью отсутствует. В темноте не видно, какая у Володьки кровопотеря. Но видно, что огромная. Четыре огнестрельные раны — две с дальнего расстояния, две — почти в упор. И очередь из автомата, которой я помешал, должна была стать контрольной.

А в новогоднюю ночь и хирурга не дождёшься! Нужно, так или иначе, подключать Горбовского с Петренко. Кстати, сюда скоро должна прибыть группа с Литейного. Я не перезвонил Светлане через час, и она, конечно, обратилась к бывшим моим начальникам. Только совсем не хочется, чтобы опера встретились тут с чеченцами.

Хотя бы капельницу Володьке нужно поставить, кровь перелить, или заменяющую её жидкость. Что же делать? Вызывать «скорую» прямо сюда? Огнестрельные ранения, пострадавший в травматическом шоке. Врачи так и так позвонят в милицию. Как бы передать им раненого, а самому не попасться? За такую стрельбу я вполне могу угодить под суд. Даже если выскочу, агентство придётся закрывать, а это мне не улыбается. Да и в камере не хочется Новый год встречать…

А ведь нужно обязательно найти Володькин диктофон. Он или в машине, или в кармане у кого-то из бандитов. Я расстегнул куртку Маяцкого из шелушащейся кожи — последний «писк» сезона. Такой материал ещё называли «крэком». Нащупал липкий от крови свитер, закусил губу. Потом обыскал карманы, но диктофона там не обнаружил. Теперь Маяцкого можно было везти в больницу, а самим продолжить поиски здесь.

Но кто повезёт Володьку? Кроме меня, это могут сделать охранники Падчаха. Конечно, им такая перспектива не улыбается. Федеральные войска штурмуют Грозный, там горят российские танки. И потому появление любого чеченца может повредить и ему самому, и Маяцкому. Я уже хотел робко попросить Эфендиева о помощи, но он заговорил первым.

— Андрей, давай так поступим. Время не терпит. Кстати, который час? Приподними мой рукав…

— Десять минут двенадцатого, — ответил я. — Вам теперь на правом запястье нужно часы носить…

— Ты прав. — Падчах улыбнулся совсем по-отечески. — Не знаешь, где здесь Новый год спокойно можно встретить? Не на улице же всю ночь болтаться. А два моих человека, тем временем, отвезут раненого в больницу. И сделают всё для того, чтобы он был срочно прооперирован.

Я понимал, что имеет в виду Падчах. Если нужно будет заплатить хирургу, принять ещё какие-то меры, его джигиты всё обеспечат.

— Хорошо, так и сделаем, — согласился я. — Вы, конечно, помните Сашу Николаева? Он недалеко отсюда живёт, тоже на Васильевском. Можно к нему успеть, а в Лахту долго ехать. Впрочем, решать вам.

— Сашу я помню. Но удобно ли будет вот так, без приглашения?

— Ничего, мы особенно не церемонимся. Лишь бы только у него там поменьше народу было. Но он женился недавно, так что вряд ли пригласит целый табор…

— Женился? Молодец! — одобрил Падчах. — Красивый парень. Жаль только, что глаз ему выбили. Но, как видно, это не помешало ему наладить жизнь. А сделаем мы вот что, Андрей. Махарби находится в Питере с чужими документами. Всё это между нами, конечно. Сейчас он имеет ксиву лояльного к властям дагестанца. Махарби знает аварский язык. Впрочем, вряд ли его станут проверять. Все кавказцы для русских одинаковы, и потому они вряд ли сразу опознают чеченца. Сейчас в ваш джип укладываем раненого, и Махарби везёт его в больницу. Только вот в какую? В Институт скорой помощи? Или в Военно-медицинскую академию?

— Лучше в Академию, конечно. Знаете, где она находится? — спросил я у охранника.

Тот, улыбнувшись, кивнул. Позже я узнал, что два года назад Махарби спасли там после почти безнадёжного ранения в голову. Сейчас я у него никаких отклонений от нормы не замечал.

— Так и поступим, — решил Падчах. — Если в машине есть аптечка, ребята твоего кунака перевяжут…

Пока мы ехали от «Прибалтийской» до 16-ой линии, я успел позвонить Сашке и предупредить о нашем визите. Да и с Надькой Маяцкой пусть тоже он поговорит, а то меня она обложит матом. Странно, но никто так и не приехал на место трагедии у залива. То ли Светка не дозвонилась до моих бывших начальников, то ли они не смогли срочно выслать группу. Но теперь я этого скорее боялся, и потому спешил. Володьку увезли, но и мы не должны были «засветиться» у кучи тел.

Я обыскал всех жмуриков, включая Клару Шаманову, но диктофон «Сони» не добыл. Трое оставшихся охранников добросовестно мне помогали. Один из них, Хамат, вытащил диктофон из кармана детины, навеки затихшего под невысоким откосом.

— Андрей, твоя игрушка? — спросил Падчах.

— Моя! Ещё раз спасибо! — Я готов обнять и расцеловать Хамата.

Но, сдержавшись, я просто взял у него находку. Парень в ответ сверкнул золотыми коронками. Сколько ему нет? Никак не больше двадцати, а прекрасные свои зубы уже испортил.

Лишь бы не стёрли запись! Но нет, скорее всего, её сначала хотели прослушать. Вряд ли успели — скорее всего, отложили на потом. Это если дорогая полезная вещица не стала просто трофеем этого бандюгана с бритой головой.