Германский Генеральный штаб считал, что Февральская революция и свержение династии Романовых в России были произведены русскими революционными элементами при значительном моральном содействии и денежной помощи со стороны Англии. Эта причастность последней должна была укрепить в новой России влияние экономической соперницы Германии, почему захват политического руководства в свои руки казался немцам очень заманчивым и увлекательным в целях развития в дальнейшем своего нового политическо-экономического плана «Наступление на Восток».

Момент для наложения на Россию своего политического кулака представлялся Германии очень своевременным (необходимо иметь в виду, что Германия слепо верила в свои силы, как физические, так равно и политические): определившееся слабовластие политического центра России, при сильном недовольстве создавшимся положением крайних флангов и при полной политической незрелости массы населения, предоставляло, казалось, Германии возможность вести двойную игру, действуя на низменные инстинкты темного населения городов и деревень. Первой задачей основного плана немцев являлось ослабление интеллигентных и вооруженных сил России и приведение их к тому состоянию, при котором Германия могла бы приступить к мирным переговорам и предъявлять свои экономическо-политические требования. Этого положения намечалось достигнуть, с одной стороны, установлением жестокого террора против интеллигенции, а с другой – путем овладения темной массой, действуя под видом проведения принципов крайнего социалистического народовластия на ее низменные инстинкты. В дальнейшем руководившие исполнением этого плана немецкие большевики справа рассчитывали, соединившись с российскими большевиками справа, устранить насильственно социалистических вождей революции и водворить в России юнкерско-полицейский режим, родственный и дружественный по духу Германии Вильгельма.

Устранение с российского престола бывшего Государя Императора Николая Александровича и Государыни Императрицы Александры Федоровны вполне отвечало политическим планам Германии и согласовалось с личными несимпатиями Вильгельма к покойному главе Дома Романовых и его супруге. В политическом отношении бывший Царь по личным воззрениям и качествам был твердой преградой для германских вожделений, непреклонно отстаивая национальные интересы России и не допуская немцев к самостоятельному хозяйничанию. Николай II унаследовал от отца в полной мере тезис «Россия для русских», и если германофильствующие русские круги и германофильски настроенные некоторые члены Дома Романовых, часть министров и придворных, стоявших «у власти», создали ему в отечестве репутацию пособника Вильгельма, то будущая бесстрастная и справедливая история сумеет разобраться в исторической интриге, создавшей трагедию последнего царствования, объективно, отнеся успех этой интриги к слабости воли покойного Государя Императора и его слишком большому (тоже чисто русской черте) доверию к людям, при неумении их выбирать, но не к его личному германофильству, какового в нем не было и не могло быть.

Еще в 1899 году известный германофоб профессор Золотарев при громадном стечении публики высшего петроградского света прочел свою знаменитую лекцию, громившую предшественников Императора Александра III за их послабления, допущенные в отношении немцев в России, и за слишком большое увлечение колонизацией немцами южных губерний, и восхвалявшую Александра III, положившего предел грозному, но мирному завоеванию России немцами. Присутствовавший на лекции Государь Император Николай II по окончании ее подошел к лектору и в присутствии всей обширной аудитории обнял профессора Золотарева и поцеловал его, благодаря за здравость и смелость исторической справедливой критики. Вильгельм не мог забыть этого поцелуя Николая II, который к тому же не поддавался ни на какие шовинистические и честолюбивые планы императора-актера. Так, между прочим, Николай II отклонил в 1905 году предложение Вильгельма ввести в Варшаву германские войска и отказался от участия в фантастическом плане раздела мира «союзом трех императоров»: России, Германии и Турции.

Нелюбовь и недоверие Государя Императора к Вильгельму опирались на определенном понимании политического зла и корысти, сосредоточенных в этом германце-юнкере по отношению к России. Императрица Александра Федоровна не только не любила, она ненавидела Германию и императора Вильгельма и не могла говорить об этом без сильного волнения и злобы. Ее ненависть вытекала из того зла, которое Германия причинила Гессенскому герцогству. «Если бы Вы знали, сколько они сделали зла моей родине!» – говорила она близким людям. Это чувство ненависти было так остро в ней, быть может, и потому, что, лишившись маленькой девочкой матери, она все время воспитывалась в Англии у бабушки – королевы Виктории, вследствие чего и для Германии и Вильгельма Императрица Александра Федоровна являлась определенной англофилкой. Вильгельма она характеризовала как «актера, отличного комедианта, фальшивого человека». В Тобольске Государыня высказывала про него: «Я знаю его мелкую натуру, но я никогда не ожидала, что он может унизиться до общения с большевиками. Какой позор». Только общей болезнью слепоты, обуявшей русское общество в последние годы, можно объяснить возникновение клеветы против Императрицы Александры Федоровны, обвинявшей ее в германофильстве и любви к императору Вильгельму. Оба, и Государь и Государыня, больше всего боялись во время ареста в Тобольске и Екатеринбурге, чтобы их насильно не увезли в Германию, что вполне могли проделать шовинистские германские руководители для своих политических целей.

Во исполнение задачи, поставленной политикой, германским Генеральным штабом во главе с генералами Людендорфом и Гофманом, был разработан подробный план военно-политического наступления против России, детально предусматривавший ряд последовательных политических этапов во внутреннем развитии русской революции, в связи с теми чисто военными мероприятиями, которые одновременно намечалось проводить военными силами Германии. Общее руководство исполнением плана было возложено на генерала Гофмана, а для непосредственного руководства политической атакой германским Генеральным штабом была нанята ему известная группа членов циммервальдовской интернациональной конференции во главе с Лениным и Бронштейном, с которыми еще раньше у немецкого военно-политического шпионажа были связи. Шайка этих главарей была вывезена немцами из Швейцарии, провезена через Германию и Финляндию в запломбированном вагоне и доставлена в Смольный институт в Петроград, где помещался Совет солдатских и рабочих депутатов. Здесь же обосновался и секретный штаб из немецких офицеров, ближайше управлявший последовавшими внутренне-политическими операциями, террором и пропагандой.

В начале сентября 1917 года об этом немецком плане во всех его подробностях стало известно в Могилеве, в Ставке Верховного главнокомандующего. Документы были получены из вполне верного источника, почему тогдашний начальник штаба генерал Духонин докладывал о замыслах Германии Председателю Совета Министров и Верховному главнокомандующему Керенскому и предупреждал о серьезности надвигающейся опасности. Керенский отнесся к предупреждению, по-видимому, с недоверием и, кажется, не сообщил даже своим коллегам по правительству о полученных в Ставке агентурным путем сведениях.

Между тем события октября и ноября месяцев стали развиваться с поразительной точностью, во всем согласно с программой, намеченной планом германского Генерального штаба. Ставка, имея в стенах Смольного института свою агентуру, была вполне осведомлена о присутствии там немецких офицеров Генерального штаба, об их руководстве различными террористическими актами и борьбой на внутренних фронтах и о предстоящем перевороте в Петрограде. К этому же времени приблизительно необходимо отнести присоединение к немцам российских большевиков справа. Уверенные в силе власти германцев над главарями циммервальдовской шайки и убежденные, что в нужный и желательный момент эти главари будут убраны со сцены и власть перейдет в их руки, российские ревнители юнкерской германской религии слепоты – светское офицерство военного времени, некоторые жандармские и полицейские чины и, к стыду, значительное количество высшего генералитета армии – стали тайно примыкать к нараставшему пролетарскому большевистскому движению слева. Из числа таких генералов в Ставке появились генералы Гутор и Бонч-Бруевич, которые стали пытаться убедить генерала Духонина в том, что сохранение верности союзникам ошибочно, что внутренне-политический момент требует учесть значение нового движения как безусловно всенародного, и категорически опровергали данные агентурных сведений о причастности к этому движению германского Генерального штаба.