…И только тогда сообразил, что все-таки выпустил из ладони спасительный крюк. Но, вопреки неизбежному, не упал.

— Сейчас, Тони! Мне бы еще минутку. Перекурить!..

— Ну ты и лодырь!

7

Наглого вида сорванец — курточка не по росту, горное кепи по самые уши, подвернутые штанины поверх тренировочной обувки, тощий рюкзак за спиной — не спеша прошелся мимо сувенирного лотка, сунул вздернутый острый нос к гидам («Экскурсия в седловину Девы!») и, не приметив ничего интересного, столь же неторопливо направился к стоянке такси. На полпути оглянулся, скользнув взглядом по чисто вымытым окнам отеля. Показал язык — неведомо кому, не иначе от хорошего настроения.

Марек Шадов оторвал от глаз перламутровый бинокль-игрушку. Герда не ошиблась, мальчишка, выскользнувший из бокового входа «Могилы Скалолаза», никого не заинтересовал. Таких и без него хватало, и тех, что помогали гидам, и просто любопытных. Ближе к полудню толпа возле стеклянных дверей «Des Alpes» загустела, раздалась вширь. Слух о грядущем явлении Колченогого обежал окрестности. Некоторые захватили с собой складные стулья, кое-кто даже пытался приспособить подзорную трубу. К таким подходили люди в штатском и вежливо убеждали оптику убрать. Фотографов пускали, но предварительно просили показать аппарат.

Женщина в белой юбке и пиджаке нараспашку, к некоторому удивлению Марека, была уже на посту, прямо посреди Веранды, с кинокамерой наготове. Заметив его на балконе, махнула рукой.

— Вещи мне Ингрид оставила, целый рюкзак, — сообщила Герда, вертясь перед зеркалом. — Я кое-что перешила, пока портфелем была. Не всем же за сигаретами ходить! Чего ты удивляешься, Кай? Я и на машинке могу.

Уже возле самых дверей, убедившись, что коридорные «топтуны» в очередной раз свернули за угол, Марек поднял девочку на руки. Поцеловать не решился, просто прижал к груди.

— Не бойся, Кай! — сдавленно проговорила она. — И… И отпусти, задушишь!..

Дверь негромко хлопнула. Коровий хвост проскользнул в щелку.

Встретиться решили на железнодорожной станции, прямо на платформе, если дорогой случайно разминутся. Идти, пусть и в гору, не больше получаса. И таксисты от лишних франков не откажутся.

Мужчина поглядел на циферблат, легко щелкнул по стеклу ногтем.

Пора!

Портфель (все прочее уже в багажнике) — в левую руку, правую в карман, к черному мячику поближе. Если двое в штатском попытаются бросить косой взгляд, каучуковый шар ударит в стену. И никаких «Не двигайтесь!» Одному крупно не повезет, а со вторым ученик английского боцмана как-нибудь справится.

Марек представил, что за дверью не коридор с красной ковровой дорожкой, а знакомый многоугольник — кристалл с прозрачными гранями. И не каучуковый мячик, подарок мастера Дэна, он сам рвется в полет. Раз! Два! Три!..

8

— Все беды от плохого пищеварения, — уверенно заявила соседка по купе, полная румяная дама весьма преклонных лет. — У этого Гитлера, говорят, неприятности с кишечником. Неудивительно, что он бесится! Раньше такое лечили в кефирном санатории, в Шлейдеке, например, а сейчас даже не знаю.

Ильза Веспер, отложив газету в сторону, взглянула в окно. Вот уже горы. Невелика страна Швейцария.

— Надо попробовать свинцовые примочки, — рассудила она. — Некоторым помогает с первого раза.

Соседка взглянула с уважением:

— О, вы разбираетесь в медицине!

За окнами вагона — ничего интересного, гор женщина насмотрелась. В газете тоже, если не считать первых двух страниц. Что-то непонятное происходит в большевистской Москве, но в европейском раскладе эта карта весит не больше, чем китайская.

О муже она решила не думать. Решено — и с плеч долой. Если мальчишка не станет делать глупостей, она оставит Марека в покое. Пусть живет! Это лучшее, что заслужил Желтый Сандал.

«О нем больше не думай, мальчишка тебя недостоин. Я не сделаю ему ничего плохого, но о тебе он забудет. Навсегда!»

Все вышло, как и хотел босс. Только без босса, свинцовая примочка — очень действенное средство. Странно, но лишь сейчас, увидев страшные фотографии, женщина поняла, что сцена на Площадке признаний была изначально неправильной, фальшивой. О'Хара, которого она знала и научилась понимать, сделал бы предложение прямо в кабинете. Поцеловал бы в щеку, положил на стол кольца.

— Давай поженимся, Лиззи!

И весь сказ.

Зачем ехать так далеко, прятаться, заметать след? Не затем ли, чтобы обезображенный труп упал прямо под ноги Призраку? «Бросьте снимки в камин — и забудьте о нем. Навсегда!» Мог ли уходящий в Вечность старец устроить спектакль, потешить напоследок душу? О'Хара хотел занять его место, Призраку стоило лишь намекнуть, что преемнику требуется надежная опора. Госпожа Веспер — очень удачная партия.

…Европейский Призрак увел чужую жену прямо из-под венца — в пыльный вагон второго класса. О'Хара, шедший за ним след в след, предпочел Площадку признаний. Место мог указать сам старик, отчего бы и нет? Станьте романтиком хотя бы на один вечер, мистер О'Хара! А может, Призрак и не жаждал крови, просто хотел, чтобы рядом с беспокойным янки была она? «Ваш босс торопится, хуже, пытается ускорить ход событий». Вместе бы они справились, шелушили бы луковицу, аккуратно, без лишней спешки, снимая слой за слоем.

О прошлом женщина не жалела. А вот о будущем следовало крепко подумать.

— У вас не слишком здоровый цвет лица, милочка, — бесцеремонно прервала ее размышления кефирная соседка. — Раз уж вы в Швейцарии, то непременно посетите Шлейдек. Увидите, вам сразу полегчает.

Ильза Веспер невольно улыбнулась. «Милочкой» бывать еще не приходилось.

— Я с мужем развожусь. Думаете, поможет?

Горы за окном надвинулись, дохнули прохладой. Скоро будет тоннель, черная нора в чреве Эйгера. А года через три в такую же темную нору-ловушку угодит вся старушка-Европа, припечатанная рухнувшей с небес беззаконной планетой. О Аргентина, красное вино!

…В первый же день большой войны усатенький Адди, мнящий себя новым Призраком, умрет. Старый апаш Жожо отработает долг. Ничего личного, просто business!

9

Марек Шадов притормозил уже на грунтовке, отъехав от отеля на пару сотен шагов. Времени — навалом, почему бы не поглядеть на парад-алле? Когда еще увидишь Бременских музыкантов?

На Веранде — красные полотнища с Хакен Кройцом в белом круге, свисают чуть ли не до земли. Репродукторы, толпа в черной форме, дюжина фотографов при аппаратах. В самом центре, у балюстрады — фигурный микрофон с набалдашником, фаллический символ. Огромный, без всякого бинокля видно. Возле него пусто, Колченогий еще не пожаловал.