И я больше не вижу свою маму в этой незнакомой мне женщине. Я не узнаю никого из своей семьи более. Это неземные чудовища. Я была права, у нас не получилось создать ячейку общества, и эта горечь… Господи, какая она гадкая, застревает в горле, не давая мне дышать.

Медленно поднимаясь на ноги, смотрю на неё и жмурюсь от сильнейшего разочарования в себе. Ник и в этом был прав.

– Нет, я не заслужила. Я всего лишь полюбила мужчину, готового ради меня терпеть лживые слова твоего мужа, мама. А ты поддерживаешь его. И мне тебя жаль, что ты приняла наказания за то, чего даже не понимала. А я вот другая, не собираюсь понимать этого. И я переживаю за отца, но теперь я осознала, что не даёт мне дотронуться до него и поддержать. Это чувства к другому человеку. Правда бытия, которую все скрывали. Почему вы не смогли быть единым целым, мама? Вы виноваты в том, что не показали нам любовь, щедрость души, доброту и отзывчивость. Мы видели лишь материальные блага, но так и не узнали, кто такие наши родители. Я подожду снаружи, потому что Тейра была права, я лишняя тут, но ничто не может стереть моё родство с вами, – произношу я в обиженное лицо матери, разворачиваюсь и выхожу за дверь.

Людей узнаёшь только в те моменты, когда случается что-то страшное и критическое. Они показывают свои истинные лица и то, что я увидела сейчас, опустило меня на колени перед Ником. Я вновь и вновь перевариваю в себе его слова, сравнивая с родительскими. Его отношение ко мне, его доброту и заботу. Он нужен мне сейчас, мне необходимо взять его руку и понять, что я не одна среди них. А ведь всё началось с него. Как только я разрешила себе чувствовать, так буря из этих эмоций снесла меня с ног и оставила в пустыне, где меня обдаёт обжигающим ветром. И я так же иссушена и потеряна в ней. Мне требуется оазис, которым стал для меня Ник.

Вздыхаю, смахивая слезу, и опускаюсь на пол, поджимая колени к груди.

– Получила? Выгнала она тебя? – Хмыкает надо мной Тейра.

– Отвали, – цежу я, смотря впереди себя.

– Почему ты такая, Миша? Он ведь любил тебя больше чем меня. Он давал тебе больше чем мне. А ты предала его. Разве этот Холд стоит этого? – С отвращением шипит она, и я воинственно поднимаю голову, готовая защищать всегда и при любых обстоятельствах имя Ника.

– Нет, Тейра, он не знал, что такое любовь. И ты не знаешь. Но поверь мне, когда ты встретишь её, ты увидишь каждого с другой стороны. И да, видимо, он мало мне всыпал, мало я потеряла крови и получила швы. Хочешь посмотреть? – Уже подскакиваю с места, пока внутри меня поднимается неконтролируемая буря из всего, с чем я столкнулась за последнее время.

Словно сумасшедшая, я срываю с себя халат и куртку, затем закатываю рукава кофты, развязывая бинты, и тыкаю своими ужасными и уродливыми швами в лицо шокированной сестры.

– Вот, посмотри, что такое отцовская любовь. И такие раны не только на коже, Тейра, они внутри меня. Они изрезали меня всю, моё сердце ещё больше кровоточило, чем они. Неужели, я так провинилась, что не заслужила настоящей любви? Неужели, ты так меня ненавидишь из-за этой грёбаной любви отца, который только и делал, что продавал меня? Так я дарю тебе это. Возьми и пользуйся, почувствуй это на себе. Может быть, тогда мне удастся спать без кошмаров. Ты хоть раз в жизни боялась спать? Нет, потому что ты ни хрена не знаешь ни о моей жизни, ни о том, что я чувствую. А я не боюсь спать только рядом с одним человеком, который защищает меня, который в ту ночь не бросил меня, как сделали вы все. Продолжай ненавидеть меня за то, что ты выдумала себе. Только вот я к тебе ненависти не испытываю. Ты моя сестра, и я никогда не пожелаю тебе узнать, что такое быть на моём месте, – подхватываю свои вещи и несусь по коридору, смахивая слёзы.

Конечно, охрана думает, что так расчувствовалась из-за отца. Но нет, мне действительно тошно внутри, потому что никто не желает меня понять. Потому что я не они. Потому что другая, неправильная среди них и слишком изнурённая. Я одна среди них и мне не выстоять.

Смотрю на своё отражение в уборной и ополаскиваю лицо ледяной водой, чтобы дать себе немного сил, чтобы находиться здесь. Придя немного в себя, я возвращаюсь к палате, но не решаюсь туда зайти, опускаясь на пол рядом.

Время. Иногда оно бежит так быстро, не давая возможности насладиться каждой секундой. А иногда тянется, высасывая из тебя жизненную силу. Слова Ника, сказанные когда-то на крыше его дома, проносятся в голове. И теперь я понимаю их. С каждым движением секундной стрелки мы меняемся, всё вокруг нас живёт, оставляя мысли и людей в прошлом. С каждым движением секундной стрелки наше восприятие действительности тухнет, потому что оно уходит в уже пройденный этап. Время, оно неумолимо и стабильно будет идти мимо нас, пока мы, такие глупые, будем терять бесценные крупицы собственной жизни. В моём случае я потеряла всё, за что боролась вчера, чего добилась от Ника.

Наверное, я всё же плохая дочь, потому что продолжаю волноваться больше о том, как мы будем жить дальше. Не знаю, почему так происходит, почему семейные узы меркнут, когда мы встречаем любовь. Она сильнее, чем всё в этом мире. И если бы в нашей семье мы были знакомы с этим чувством, то никогда бы тут не находились.

Слышу шаги и поднимаюсь на ноги, увидев пожилого врача, идущего в нашем направлении.

– Здравствуйте, я дочь Тревора Пейна. Какие прогнозы? – Спрашиваю я немного хрипло и нервно, у удивлённо остановившегося врача.

– Хм, я думал, что только… Добрый вечер, мисс Пейн. Я кардиохирург – Стюард Эйр. Ваш отец в критическом состоянии, но мы больше не можем ждать, чтобы провести повторную операцию, попытаться ещё раз. Но мы не даём гарантий в том, что всё получится.

– То есть вы говорите, что он может умереть? – С ужасом шепчу я.

– К сожалению, операции на сердце не всегда проходят удачно, а тем более с диагнозом вашего отца, – поджав губы, отвечает мужчина.

– Мы не знали… я не знала, что так всё плохо, – хмурюсь я, воспринимая его слова глубже, холодеет всё внутри.

– Вам лучше поговорить с лечащим врачом мистера Пейна, он сейчас на обходе, но будет здесь после операции. Насколько мы знаем, ваш отец уже восемь лет проходит лечение каждое полугодие у него. А сейчас простите, мне надо подготовить пациента к операции, – врач входит в палату, а я остаюсь в белоснежном коридоре.

Вот об этом я и говорила. Папа даже ни разу не упоминал об этом. Никто не был в курсе его настоящего состояния. Возможно, тогда всё было бы иначе.

Смотрю на всё со стороны, пока маме что-то объясняют, но я вижу, что ей скучно. Ей, чёрт возьми, скучно тут, и в миллионный раз за этот день ужасаюсь, кто такие мои родители. Отца увозят, а мы снова расходимся по своим углам, не разговаривая друг с другом.

Больше не могу сидеть в коридоре, поэтому ближайшие девяносто минут, пока будет длиться операция, решаю провести в кафе.

Вновь это время, секундные стрелки и ожидание. Голова становится пустой, мыслей нет, только кофе согревает тело, а руки остаются ледяными.