Его приглушенный голос просочился сквозь дверь:

– Мэгги? Ты в порядке?

– Да.

«Я жирная».

– Ты выходишь?

Не ответив, я взглянула на изнанку своих трусов. Двенадцатый размер, но это не считается, так как производители решили переменить систему размеров, чтобы женщины с четырнадцатым (вроде меня) могли влезть хоть во что-то. Но разве у Мэрилин Монро был не четырнадцатый размер? Или тогда четырнадцатый на самом деле был восьмым, и я, таким образом, была гигантом по сравнению с рядовой старлеткой сороковых годов?

Черт побери, по сравнению с рядовой старлеткой две тысячи восьмого года я все равно оставалась гигантом.

В дверь вдруг кто-то поскребся. Это не мог быть Оливер: я посадила его в клетку, когда он принялся нюхать наши головы, пока мы, инсценируя лучшие эпизоды старых мелодрам, катались по ковру. К моему ужасу, дверная ручка дрогнула.

Я схватила ветхий красный халат и едва успела обмотаться им, когда дверь распахнулась. На пороге стоял Кристиан, в руке он держал распрямленные плечики.

– Ты и замки взламывать умеешь?

Кристиан засмеялся.

– Я делаю абдоминоскопию через пупок, – пояснил он. – Это, в принципе, одно и то же.

Он заключил меня в объятья и вдруг поймал мой взгляд в зеркале.

– Я даже не могу попросить тебя вернуться в постель, потому что ты еще не ложилась. – Он потерся подбородком о мое плечо. – Мэгги… – простонал он.

И тут он понял, что на мне халат.

Глаза его зажглись, руки потянулись к поясу. Не теряя ни секунды, я отбила его атаку.

– Пожалуйста, не надо.

Опустив руки по швам, он отступил на шаг. В ванной, кажется, стало холоднее на двадцать градусов.

– Прости, – сухо произнес он. – Я, наверное, неправильно понял…

– Нет! – воскликнула я. – Все ты правильно понял. Я хочу, чтобы это случилось. Я хочу тебя. Я просто боюсь, что… что… что ты не захочешь меня.

– Ты что, шутишь? Я хочу тебя с того самого момента, когда мне не удалось обследовать твой аппендикс.

– Но почему?

– Потому что ты умная. И энергичная. И у тебя отличное чувство юмора. И еще – потому что ты очень красивая.

Губы мои перекосила недоверчивая улыбка.

– А я уже почти поверила… Если бы не последняя часть.

Глаза Кристиана вспыхнули.

– Ты действительно в это не веришь?

Прежде чем я успела его остановить, одним легким движением он потянул вниз широкий ворот халата и тот сполз у меня с плеч. Руки мои оказались в ловушке, я стояла перед ним в одном нижнем белье.

– Только взгляни на себя, Мэгги! – восхищенно сказал он. – Боже ты мой…

Посмотреть на себя в зеркале я не могла, а потому посмотрела на Кристиана. Он не стал придирчиво изучать мою обвисшую грудь, раздавшуюся талию и ляжки, которые терлись друг о друга, когда на улице было жарко. Он просто смотрел на меня, и руки его вздрагивали, касаясь моего тела.

– Давай я покажу тебе, что я вижу, когда смотрю на тебя, – еле слышно пробормотал он.

Его теплые пальцы играли на мне, как на пианино, они манили меня в спальню, влекли под одеяло, катались по изгибам моей плоти, как на американских горках. И в этом чувственном водовороте я вдруг позабыла, что нужно втягивать живот, и перестала беспокоиться, хорошо ли видны мои контуры в лунном свете. Я замечала лишь то, как безупречно мы совпадаем и как весь мир исчезает, стоит мне отдаться на волю этих рук.

Вот это да.

Проснувшись, я увидела солнечные лучи, полосующие кровать с точностью скальпеля. Каждый мускул в моем теле болел, словно я начала тренировки по триатлону. Прошлую ночь вполне можно было счесть физкультурой, и, если честно, ни одним видом спорта я еще не занималась столь вдохновенно.

Я провела рукой по теплой половине кровати, на которой спал Кристиан. Из ванной доносился шум воды, но скоро он утих. Дверь отворилась, и в проем просунулась голова Кристиана. Насколько я могла рассмотреть, одет он был в одно лишь полотенце.

– Привет! – сказал он. – Надеюсь, я тебя не возбудил.

– Э… м-м… Ну, в общем-то, возбудил, должна признать… – Кристиан нахмурился, и я поняла, что ослышалась. – Дай-ка угадаю. Ты хотел сказать «не разбудил»?

– Естественно!

Я перевернулась на спину и расхохоталась, и он сел рядом, позволив полотенцу опуститься возмутительно низко.

– Но раз уж возникло такое недоразумение, – сказал он, – я, пожалуй, попробую тебя возбудить…

Я не успела почистить зубы, в волосах, казалось, соорудили гнездо крысы, не говоря уже об оглашении вердикта, на котором я должна была присутствовать, – и тем не менее я обвила шею Кристиана руками и ответила на его поцелуй. Примерно в этот момент зазвонил телефон.

– Черт возьми! – пробормотал Кристиан, перекатываясь на тот конец кровати, где высилась аккуратной стопкой его одежда, увенчанная мобильным и пейджером. – Это не мой, – сказал он, но я уже мчалась в гостиную, обернувшись его полотенцем.

– Мисс Блум? – Женский голос. – Это Джун Нилон.

– Джун! – мгновенно протрезвела я. – У вас все в порядке?

– Да. – И мигом поправилась: – Нет. О боже… Клянусь, я не могу ответить на этот вопрос. – Последовала пауза. – Я так больше не могу, – прошептала она.

– Я даже не представляю, как тяжело вам ждать, – сказала я. И это было чистой правдой. – Но уже к обеду мы узнаем окончательное решение суда.

– Я не могу его принять, – сказала Джун. – Отдайте кому-нибудь другому.

И она повесила трубку, оставив меня с сердцем Шэя.

К утренней мессе в понедельник пришли лишь семь человек, одним из них был я. Службу вел не я, у меня был выходной, а отец Уолтер; ассистировал ему дьякон по имени Пол О'Херли. Я вместе со всеми прочел «Отче наш» и приветствие мира и сразу понял, что этого очень недоставало Шэю – возможности собраться с другими для прославления Господа. Его можно найти, путешествуя в одиночку, но это путь одиноких. Приход же в церковь символизировал признание, принятие в семью, где все знали твои недостатки, но, несмотря ни на что, согласны были принять тебя, заблудшего.

Месса давно уже закончилась, отец Уолтер распрощался с прихожанами, а я по-прежнему сидел на скамье. Затем встал и остановился у молитвенных свечей, наблюдая, как танцуют язычки пламени.

– Я не ожидал увидеть тебя. Сегодня же огласят вердикт, – сказал отец Уолтер, подойдя ко мне.

– Да. Возможно, поэтому я и должен был сюда прийти.

Отец Уолтер, помолчав, продолжил: