Однако время шло, а в «Последних новостях» ничего не менялось. В окружении телетайпов ТАСС, UPA, Reiter, AP и т. д. здесь все так же молча и мрачно курили заведующий отделом, шесть редакторов-международников и два самых известных в СССР ведущих, которым гримеры периодически промокали лица, чтобы они могли в любую секунду, схватив с телетайпа текст заявления ТАСС или Советского Правительства, нырнуть за дверь соседней Студии "А" и известить страну и мир о начале третьей мировой войны.

Сидя у телетайпов, редакторы напряженно следили за выходящими из них текстами. Все телетайпы, кроме одного, ТАССовского, стремительно, как швейные машины, прошивали перфорированную бумагу черными строками текста, и она длинными языками тянулась на пол из их кареток. UPA, Reiter, AP, телеграфные агентства «AFRICA» и «ArabWorld» выплевывали дюжины новостей о лихорадке во всем мире по поводу предупреждения Стрижа китайцам, японцам и Израилю, о панике на биржах, о выступлениях глав западных правительств, призывающих СССР и Китай к сдержанности, о переполнении людьми атомных бомбоубежищ в Японии, о боевой тревоге во всех ракетных войсках НАТО и СЕАТО, о тотальной мобилизации в Китае, Северной и Южной Корее, Израиле, Вьетнаме, Индии и СССР.

«Все мобилизационные пункты России переполнены!… Огромные очереди в военные комиссариаты выстроились не только в Москве и Ленинграде, но и в зоне восстания – в Челябинске, Перми, Ижевске, Кургане и даже в Екатеринбурге!…»

Было совершенно непонятно откуда – разве что из Центра космической разведки НАТО – у ЦРА эти сведения.

«Таким образом, – вещали советологи Reiter, – расчеты Стрижа подтверждаются: перед лицом китайского вторжения советский народ начал отходить от восстания и значительная часть мужского населения сразу же устремилась в армию. А сплотить вокруг правительства всех остальных помогут первые же телекадры китайско-израильской интервенции. И напрасно руководители восстания еще твердят по своим радиостанциям о том, что вся эта военная истерия – провокация Патриотического правительства. Русские уже их не слушают…»

Да, страна уже не слушала уральские радиостанции и голоса Зарудного, Стасова, Колесовой и других руководителей восстания. Страна слушала военные марши и «Патриотическую сонату» и с минуты на минуту ждала официального сообщения о начале войны с Китаем. Царицын-Польский смотрел на огромные электрические часы на стене, показывающие время в Москве, на Урале, в Хабаровске и во Владивостоке, видел, что на хабаровском циферблате стрелки приближаются к роковой цифре «4 утра», и все чаще поглядывал за стеклянное окно в комнату редакции «Последних новостей». Но там самый главный – ТАССовский – телетайп по-прежнему молчал, не выдавая ни строки. И пусто, серо было на экранах правительственной телесвязи.

– К черту! К черту! Чтоб я вас тут не видел больше никого! – Царицын-Польский нервно вытолкнул в коридор очередных зевак, постоянно заглядывающих в зал, захлопнул дверь и даже запер ее, включил табло «НЕ ВХОДИТЬ!!!». «С-с-с-суки!» – выругал он про себя некое высшее начальство, видя, что пленки с увертюрой к «Весне в России» осталось в видеомагнитофоне меньше, чем на две минуты. Конечно, суки! Ведь совершенно ясно, что война уже решена и даже, скорей всего, началась. Так зачем же мучать людей, держать в напряжении, изматывать нервы? И что ставить после увертюры? «Патриотическую»? Или опять «Весну России»? Или марш из «Спартака» Хачатуряна?

Царицын-Польский уже протянул руку к стеллажу с табличкой «ОФИЦИАЛЬНАЯ МУЗЫКА (Патетика)» и взял кассету с пленкой «Спартака», когда за его спиной раздался характерный звук включения пульта видеосвязи. Режиссер замер, не поворачиваясь, его плечи одеревенели, а ноги сразу стали ватными. Итак, началось! Война! Господи, продли последний миг этого еще мирного бытия и сделай чудо! Сделай чудо! Не допусти, чтобы наши бросили на Пекин атомную бомбу! Ведь и у китайцев есть стратегические ракеты с ядерными боеголовками, а у меня дети, трое детей!…

– Товарищ Царицын! Повернитесь, наконец, к камере! – произнес у него за спиной удивительно знакомый голос – до того знакомый, что Царицын-Польский от изумления не поверил сам себе и решил, что он сходит с ума.

Он стремительно повернулся к пульту видеосвязи в надежде, что этот голос ему просто померещился. И от испуга выронил из рук кассету со «Спартаком».

На одном из шести экранов пульта видеосвязи был Михаил Сергеевич Горячев – лично, сам! За его спиной стоял какой-то небритый молодой мужчина, тоже удивительно знакомый, но, кто это, Царицын-Польский не мог сейчас вспомнить. А вот Горячев!…

– Слушайте меня внимательно, – сказал с экрана Горячев. И вдруг поморщился: – Да закройте рот! Я же не с того света. Я говорю из Штаба Курганской авиационной дивизии. Немедленно выпустите меня на все каналы телевидения!

– Но… но… но это… Мне же нужно разрешение…-пролепетал Царицын-Польский.

– Очнитесь, Царицын! – нетерпеливо перебил Горячев. – Какое разрешение? Я, Президент Советского Союза! Вы понимаете? Я глава Правительства. Выполняйте! Выпустите меня на все каналы, немедленно!

– НО… Но я же не могу без… – Царицын-Польский бессильно оглянулся и обнаружил, что он один в зале. Ну да, вспомнил он, я же сам выгнал всех зевак!

– Идите сюда! – властно приказал с экрана Горячев. Ближе!

Все еще не веря своим плазам, все еще считая, что он бредит, Царицын-Польский приблизился к пульту видеосвязи и только теперь обратил внимание на то, что Горячев все-таки стал чуть иным – похудел, постарел и полысел окончательно. Но глаза, взгляд, голос – все осталось прежним…

– Слушайте, Царицын, у вас есть дети? – быстро сказал Горячев. – Вы хотите, чтобы китайцы бросили на них атомную бомбу? Только я могу остановить эту войну. Только я! Вы поннимаете? Но у меня есть считанные секунды. Садитесь за пульт! Садитесь, я приказываю! Царицын-Польский, скорее механически, чем сознательно, подчиняясь магнетизму горячевской воли, сел за огромный пульт управления телевещанием.

– А теперь сразу вспомните лица своих детей и близких, – уже спокойнее диктовал ему Горячев. – Вспомнили? Так вот: сделайте это ради них, ради их спасения. Переведите меня сразу на ВСЕ каналы! Сразу! На все! Ну! Молодец!…

Царицын-Польский движениями робота защелкал кнопками и рычажками на пульте. Но по мере того как лицо Горячева вдруг стремительно размножилось на пятидесяти телеэкранах Главного пульта, душа Царицына проснулась и вдруг возликовала от его собственной смелости.

– Звук! Полный звук! – напомнал ему Горячев. – Спасибо!

– Все! Вы в эфире! – задушенно крикнул ему Царицын-Польский.

– Дорогие товарищи! -громко сказал Горячев, и все те, кто только что куда-то мчался по коридорам телецентра, кто смотрел телевизор дома или на работе – все изумленно застыли у экранов.

– Дорогие товарищи! – повторил Горячев. – Сейчас мое выступление транслируется по всем каналам советского телевидения и через спутники связи – на весь мир. Я прошу всех без исключения советских людей считать, что если моя речь прервана или мое лицо исчезнет с экрана, это будет сделано по приказу тех, кто хочет буквально сейчас, через несколько секунд начать советско-китайский военный конфликт, который немедленно приведет к третьей мировой войне. Товарищи! У меня нет времени объяснять вам, где я был эти долгие шестнадцать месяцев. Позвольте сразу приступить к делу…