– Не так уж и мало. – В комнату вошел плешивый дядюшка-счетовод с бумагами. – Что это за ход с Болотной переправой? У нас там все чисто.

– Как чисто? – удивился вор. – Вы что же, такой возможностью не воспользовались? На поверхности лежит. Ну, извините, я не перепроверял даже.

– Ну и хитрозадый же ты тип, – тоскливо сказал господин Юрай.

– Да, мне уже говорили, – согласился Квазимодо.

– Ладно, деньги получишь, – буркнул купец. – Раньше в нашем городе за такое вымогательство череп пробивали и в реку пускали поплавать. И откуда ты такой взялся?

– Да что вам голову всякими мелочами забивать? Откуда да кто? – Вор развел руками. – Вы, я вижу, сердиться изволите. И очень напрасно. Сделка чистая. Вели бы дела аккуратно – убытков бы избежали. Так на что сердиться? Прикормите еще пару чиновников, и никакая мытня вам не страшна.

– Мысль умная, за такую и заплатить не грех, – сказал дядя. – Да только ведь тебе не единственная такая мудрая мыслишка в голову придет.

– Да уж, надеюсь. Но вы не сомневайтесь – скоро уезжаю, так что больше вас тревожить не буду. – Квазимодо погладил щеку и поинтересовался: – Денежки приказать отсчитать уже соизволили?

– Сейчас принесут, – угрюмо сказал Юрай.

– Вот и замечательно. Значит, еще одна формальность осталась.

– Что еще? В лавку тебя проводят.

– Лавка само собою. Там еще последним пунктом изложено. Извольте вспомнить. – Вор ткнул пальцем в ворох бумаг.

– Не понял я, что ты там нацарапал. – Купец поднялся. – Деньги получай, и хватит торговаться. И так выжал все, что мог, смотри, морда треснет.

– Давно уж треснула, – без выражения сказал вор. – Значит, не договорились? Бывает. Зато с денежками останетесь.

– Не дури, Полумордый. Что ты такой мелочный? За что мне извиняться? Я же сказал, что думал. Выглядела твоя девица… как… Чего обижаться?

– Прежде думай, а потом языком болтай, тогда на убытки налетать не будешь. Я вообще-то думал господина Фидиха тряхнуть. Он совсем со своим зерном нюх потерял, гребет под самым королевским носом монету похлеще барсука. И доходы у него вдвое ваших повыше. Да вот с вами, таким гордым да заносчивым, повстречаться посчастливилось. Зря ты тогда язык распустил. Может, стоит тебе рыжих леди стороною обходить?

– Это она-то леди?! – Купец с ненавистью смерил взглядом рыжую.

– Я сказал – леди, значит, леди, – тихо сказал вор. – Или ты не видишь?

– Из-за нее, значит, все? – Багровый Юрай засопел. – Позволяешь какой-то… собою вертеть? Не доведут тебя бабы до добра, Полумордый.

– Мне твои советы не требуются. Давай решай.

– Да что ты от меня хочешь-то? – зарычал купец.

– Извинись. Дело простое.

– Как? Я перед бабами сроду не извинялся.

– Искренне извинись, – посоветовал вор. – Сам знаешь, что виноват. И о бабах забудь – леди перед тобой. Или не понял?

– Да что я сказать должен? Я тебе шут, что ли? Не знаю я, что говорить.

– А я знаю? – удивился Квазимодо. – Придумай что-то. Ты что, в детстве на ярмарку не бегал? На представления из благородной жизни не смотрел? Колено приклони и молви слово искреннее.

Купец кинул на него озверевший взгляд и с трудом опустился на одно колено. Суставы его явно не хотели сгибаться.

– Простите, леди. Не признал вас тогда. Темно было. Виноват. Сдохну, а больше такой глупости не допущу.

Квазимодо глянул на рыжую:

– Искренен, а? Вон даже всхрапывает от раскаяния. Принимаем извинение?

Бледная Теа кивнула.

– Ну, вот и уладили, – радостно сказал вор. – Поднимайтесь, милостивый господин Юрай. Денежки на стол, записку в лавку черкните – и мы вас больше от дел важных отвлекать не будем…

Теа молчала всю дорогу до лавки, только там коротко заговорила с приказчиками, подбирая упряжь. Квазимодо столбом торчал у двери, смотрел в прямую как палка спину рыжей. Требуя показывать новомодные подпруги и нагрудники, Теа умудрилась так и не повернуться лицом к одноглазому приятелю.

Тащить крепко пахнущую новой кожей сбрую и седла было тяжело. Квазимодо повел в обход, крутя по переулкам. «Хвоста» не было. Конечно, захотят найти – найдут. Но по всем расчетам два-три дня в запасе есть. Седло давило на шею, связка ремней била по бедру. Набрала рыжая – ничего не скажешь, в пору самим лавку открывать. Нужно было Ныра прихватить, пусть бы тоже тащил.

– Козел, ты! Извращенец! – Рыжую наконец прорвало. – Что ты устроил?! Мозгов у тебя как у черепахи!

– Ты, Теа, насчет чего? – сдерживаясь, поинтересовался вор.

– Насчет тупости твоей непробиваемой. Я чуть не умерла от страха в этом проклятом доме!

– Я тоже чуть в штаны не наделал. И что теперь?

– Так зачем мы туда пошли?! – взвизгнула рыжая. – Прямо им в зубы? Как же они нас выпустили, уму непостижимо. Разве нам деньги, добытые таким риском, нужны?!

– А ты как хотела?! – Квазимодо в ярости шмякнул седло в пыль, перепугав проходящую мимо старуху. – Деньги без риска не бывают. Это тебе не на птичек охотиться. Ты когда лошадей угоняла, разве не шкурой рисковала?

– Лошади для жизни нужны. А денег зачем столько? Куда ты их денешь? Ты ведь даже не пьешь! Зачем рисковал, бревно ты безглазое?!

– Здесь, в городе, моя охота и моя добыча. И не только в деньгах дело. Эх, ты, рыжая, не поняла, что ли? Только кричать можешь. – Квазимодо круто повернулся и, не обращая внимания на брошенное седло, пошел по улице.

Теа одним прыжком догнала его, схватила за рукав:

– Ты куда, Ква?

– Вернусь. Там через двор и крышу можно залезть. Стемнеет – перережу ему глотку. Как тебе нравится, без всяких денег и болтовни.

– Не надо, – прошептала рыжая. – Не возвращайся туда. Я поняла.

– Что ты поняла? – пробормотал вор, глядя, как странно кривится курносый нос девушки.

– Поняла, что не только в деньгах дело. – На длинных ресницах заблестела влага. – Пойдем, Ква, седла нужно донести. Пожалуйста. – Девушка с трудом выговорила непривычное слово.

– Ну да, седла, – пробормотал вор. – И пиво я тебе обещал…

С обеих сторон на странную, застрявшую посреди узкой улицы пару смотрели прохожие. С верхнего этажа высунулся голый по пояс волосатый мужик, но вмиг поглупевший вор видел только слезы, бегущие по веснушчатым щекам.

Пиво Квазимодо купил не в «Духе реки», а прошел квартал и взял светлого в «Приюте ласточки». Успешное завершение тяжелого дня располагало к некоторым тратам.

Друзья сидели в полутьме. Снизу доносилась музыка – там шло обычное гулянье. Фуа, приналегший на прекрасное пиво и соленые орешки, философски сказал: