Все были необычно принаряжены и серьезны. Мужчины в черных костюмах и галстуках продуманных тонов, один — с твердым воротничком и с черной бабочкой. Судебный округ кроме города Аброки включал в себя и обширные сельские земли вокруг, так что большинство присяжных были деревенские. Самый старший, председатель коллегии, был почтенным старцем, обладавшим крайне важной способностью крепко спать на торжественных заседаниях, но при этом никогда не храпеть.

Город Аброку представляли двое присяжных: школьный учитель на пенсии и несговорчивая фру Ларсон, член городского совета. Учитель на пенсии подозрительно косился по сторонам, словно хотел убедиться, что никто из публики им не мешает. Фру Ларсон, надевшая строгое серое платье с какими-то белыми кружавчиками на шее, энергично достала из сумочки ручку, чтобы делать заметки.

Все в зале сели. Окружной судья проверил взглядом, готовы ли обе стороны к слушанию дела. Потом слегка стукнул молотком по столу и металлическим голосом, который проник в каждый угол зала суда и обдал всех ледяным холодом, произнес:

— Государственный обвинитель против Инес Викторсон.

Судебный пристав распахнул двери и крикнул в вестибюль, где ждали те, кто не попал в зал:

— Государственный обвинитель против Инес Викторсон!

Обвинитель встал и зачитал обвинительный акт, причем ссылался на параграф четырнадцать части первой Уголовного кодекса, который говорит об убийстве.

2

— Фру Викторсон, — спросил окружной судья, — вы признаете себя виновной?

Услышав свое имя, Инес встала с места рядом с адвокатом. Она, в черном платье с простой строгой ниткой белого жемчуга, смотрела прямо перед собой открытым взглядом, который говорил о беззащитности и невиновности. Голова с русыми локонами была склонена. Спокойствие оставило ее, теперь в ней напряжен был каждый нерв.

— Нет, не признаю, — ответила она.

Такой ответ ей подсказал защитник, но она еще добавила от себя:

— Я вообще не делала того, о чем говорит окружной прокурор. Это неправда.

Окружной судья из Тибаста перевел эти вполне понятные слова на тот язык, которому отдавал предпочтение:

— Обвиняемая отрицает, что совершила преступление, которое вменяется ей в вину.

Кивнув ей, чтобы села, он продолжил:

— Слово предоставляется обвинителю, чтобы он рассказал, как было дело.

Окружной прокурор встал. Выглядел он невзрачно и заурядно и ничем не напоминал человека, грозящего грешникам мечом закона. Его полностью поглотила задача изложить общедоступными словами суть того, что должно было стать предметом судебного слушания. Он совсем забыл о суровой складке на лбу, которую так хотел увидеть на фотографиях. Руки он сунул в карманы пиджака, словно пытаясь показать, что у него нет заготовленных записей. Но следователь уже разложил на столе рядом с ним все листки, чтобы при необходимости они были у прокурора под рукой.

— Похоже, для всех стало большим сюрпризом, — начал окружной прокурор, — когда бывший адвокат Стуре Боттмер через несколько дней после условного освобождения вернулся сюда, в Аброку. Насколько известно, он никого об этом не предупредил. Возможно, некоторые из его бывших приятелей почувствовали себя неловко, когда он неожиданно здесь появился. Как я намерен доказать, фру Викторсон имела личный повод чувствовать себя задетой.

При этих словах все повернули головы и посмотрели на фру Викторсон. Жена директора школы толкнула в бок аптекаршу.

— Более двух лет назад, — продолжал прокурор, — Боттмер дружил с семейством Викторсонов и частенько к ним захаживал. Все вы знаете, как херр Викторсон занят своей работой. Фру Викторсон была предоставлена самой себе и, поскольку, похоже, не имела близких подруг, с которыми могла бы встречаться, искала общества Боттмера, а он — ее. Летом перед арестом Боттмер несколько раз брал ее в море на своей яхте. Он очень любил ходить под парусами. Так между ними возникла взаимная симпатия.

Защитник что-то прошептал своей клиентке. Один из присяжных угостил ближайших соседей пастилками от болей в горле. Председателю коллегии присяжных снились сладкие сны об урожае, зревшем на полях, и о пасущихся стадах.

— Когда обнаружилась недостача, — говорил тем временем прокурор, — фру Викторсон была очень несчастна. Не только из-за разоблачения, но и по другому поводу. Похоже, она думала, что Боттмера ждет чрезмерно суровая кара. Насколько нам известно, в первые месяцы после его ареста она написала два письма, которые точно характеризуют ее чувства.

Упоминание о письмах вызвало в публике шепот и оживление. Некий мужчина, который недавно под присягой отрекся от отцовства, возмущенно качал головой. Жена аптекаря что-то шептала на ухо жене директора школы.

— Боттмер держал эти письма при себе, и после его смерти их обнаружили в его бумажнике. Мы приводим их как письменные доказательства. Я их оглашу в ходе процесса, ибо имею основания предполагать, что толковать их можно по-разному. Но я все равно уверен, что их можно понимать в том смысле, что между фру Викторсон и Боттмером имели место интимные отношения.

— По-моему, совершенно исключено, чтобы человек в здравом рассудке мог толковать их подобным образом, — перебил его защитник.

Окружной судья из Тибаста в знак несогласия с таким нарушением порядка покачал головой.

— Это дело суда — определить свое к ним отношение, — ответил прокурор и поклонился в сторону председателя. — Я же напомню еще об одном. Фру Викторсон своих средств не имеет. В случае развода на основании доказанной измены она могла бы оказаться в крайне сложном материальном положении. Полагаю, она просто осталась бы ни с чем.

Фру Ларсон сердито фыркнула и что-то энергично пометила в блокноте. Репортеры-ветераны понимающе переглянулись. Прокурор прошелся взглядом по листку, который подсунул ему следователь.

— Это лишь вступление, — продолжал он, причем у него вновь появилась суровая складка меж бровей, а в голосе зазвучал металл. — А теперь…

Речь обвинителя длилась и длилась…

3

Комната для свидетелей утопала в дыму. Фру Норстрем нервно смолила сигарету за сигаретой. Она была свидетельницей обвинения, и ее предупредили, что адвокат подвергнет ее перекрестному допросу. Он был на всю страну известен своим талантом обезвреживать неудобных свидетелей. И теперь фру Норстрем попросту боялась.

— При перекрестном допросе, в самом деле, могут расспрашивать о чем угодно? — спросила она.

— Хоть про черта и дьявола, — безжалостно подтвердил Вармин.

— Это несправедливо, — заныла хозяйка гостиницы. — Окружной прокурор посоветовал мне, что сказать, и, если я буду этого держаться, меня обещали оставить в покое.

Продавец из фирмы Викторсона вел себя весьма ответственно.

— «Не скрывать ничего» — так говорится в присяге свидетеля. Это значит, нужно говорить все как есть.