– Брат, ты забыл слова того старца, который явился мне на Волге? – мрачно спросил Ярослав. – Он предрек тебе бегство даже из Мурома.

– Не трепещи, Славша. – Олег рыгнул от чрезмерности лечения. – Завтра ссадим новгородцев с их коней и самих далеко погоним. Они же плотники, а не воины…

Князь приклонил голову на ложе.

– Колыван! Сходи к епископу, передай ему мой ответ.

Княжи мужи один за другим выходили в звездчатую морозную ночь. Последним покинул шатер Иван Чудинович, смерив тяжелым брезгливым взглядом волховника.

Когда ушли и холопы, плотно укрыв князя мехами, Беловолод подобрался к ложу, сел у изголовья.

– Не уступай Мономаху, княже, – затянул он старую песню. – А лучше всего погуби его. Греческий выродок неистов, как его прадед Владимир, приволокший на Русь чужую веру. Богов ненавидит, а Распятый через него усилится в русских землях. Наши боги тебя, княже, многим одарят, если изведешь Мономаха.

– Наколдуй мне завтра победу, – сонно пробормотал князь из-под шкур. – Завтра все решится… Добуду себе честь и стол… Не все ли равно Христу, кто будет усиливать Его на Руси – Володьша или я… Я тоже могу… Или снова побегу с Руси, будто пес… Как прежде бегал изгоем…

Беловолод поднялся, прикоснулся навершием посоха к меховому одеялу и долго шептал просьбу к змеебородому Велесу. Уходя, он с улыбкой оглянулся на всхрапывавшего Олега.

28

Вороны злыми чертями кружили над полками, граяли без умолку, чуя поживу. Поле под Суздалем, еще вчера белое, заснеженное, на рассвете встретило дружину Олега Святославича чернотой пожарища. Остановясь на переходе белого в черное, муромцы и рязанцы мрачно переговаривались:

– Расчистили нам новгородцы мать сыру землю.

– Хотели застращать пепелищем...

– Будто бы греческим огнем поле спалили.

– Смолой жгли.

– Да где столько смолы взяли?

– Проклятое воронье раскаркалось… Не к добру все это.

Князь Олег ехал вдоль строя своих полков, наблюдал движение противной стороны. Мстиславов стяг развернулся посредине неприятельского войска. На левое крыло вышли ростовцы и переяславцы, приведенные Вячеславом. Полк правой руки составили половцы, ставшие в стороне, а перед ними выстроились пешцы с луками. Половецкая конница беспокоила князя больше всего. Но о куманах Олег почти забыл, когда увидел, что творится в срединном, новгородском полку.

– Брат, что они делают? – волновался подъехавший Ярослав.

– Ссаживаются с коней, – не веря глазам, сказал Олег и зло выругался. – Полоумные новгородцы! Вот для чего они растопили снег в поле.

– Епископ Ефрем в точности передал им твой ответ, князь, – издалека крикнул на скаку Иван Чудинович.

– Они обезумели? – спросил Ярослав.

– Если это безумство, то намеренное и отчаянно храброе, – ответил дружинник, приблизясь. – Новгородцы не плотники, князь. Они воины.

– Да и моя дружина не лапотники, – сквозь зубы произнес Олег. – Славша! Твое место – против младшего Мономахова щенка. Я сцеплюсь с новгородцами. Поглядим, так ли они храбры, как мнят о себе. Ты, Янко, держи половцев. Если не опрокинешь их, то просто удержи, чтоб не ударили с тыла.

– Я понял, князь.

– Брат! – сдавленным голосом позвал Ярослав. – Что это?

Вытянутой рукой он показывал на половецкое крыло, где заполоскал на ветру, накрывая головы пешцов, огромный алый стяг с крестом, увенчанным византийской короной.

– Знамя Мономаха, – процедил Олег, не спуская глаз со стяга, будто зачарованный.

– Кто стоит под ним, видишь?!

Олег присмотрелся к тому, что сперва показалось ярким бликом солнца на щите стрелка. Золотой сноп вдруг превратился в архиерея, стоящего впереди суздальских пешцов, в богослужебном саккосе и митре.

– Епископ Ефрем, – сказал Олег, внезапно ощутив холод.

Седобородый архиерей с кадилом в руке зашагал вдоль полков. Казалось, он идет неспешно, но не успел Олег подумать, для чего здесь епископ, а старик прошел уже половину пути. Белесые воскурения из кадила растекались по полю, на котором вскоре потечет кровь, утучняя землю. Олег Святославич поймал дрогнувшими ноздрями ладанное благовоние, а затем подумал, что запах ему только чудится, – слишком далеко шел епископ.

– Это не Ефрем, – замогильным голосом проговорил Ярослав.

Младшего Святославича настиг ужас. Невольно ударив коня сапогами и натянув поводья, он закружил на месте. Вместе с конем закружилась и голова, перед глазами поплыли, смешиваясь, гарь и небо, и чужой голос дал ответ на беззвучный вопрос: «Леонтий, апостол Ростовской земли».

– Перестань! – орал на него Олег, сумасшедше выкатив глаза. – Прекрати, дурень!

Подведя коня ближе, он наградил брата крепкой оплеухой.

– Ты тоже чувствуешь страх, – придя в себя, вымученно изрек Ярослав. – Мы сегодня будем побеждены.

– Не каркай, дубина, – плюнул Олег и посмотрел на левое крыло неприятельской рати. Епископа там уже не было.

Князь выдохнул.

– Пошли! – Перекрестясь, он дал отмашку.

…Осунувшееся лицо монахини прочертили дорожки слез. Такие же слезы ей чудились на теплом иконном лике Богородицы, прижимающей к груди свое Дитя.

– Пресвятая Владычице Богородице, спаси и сохрани под кровом твоим моих чад Мстислава и Вячеслава, укрой их в день лютой брани ризою твоего пречистого материнства, спаси их от стрелы летящей и от меча разящего. Матерь Божия, умилосердись на меня, матерь сынов человеческих и на немощных людей твоих, вознеси мольбы мои к престолу Сына твоего и Бога нашего, да милостив будет ко грехам нашим…

От дикого конского ржания закладывало уши. Спешенные новгородские ратники принимали коней на копья, опрокидывали. Смятых и потоптанных всадников рубили, не дав опомниться. Вал конских и человечьих тел вырастал быстро, пешие переходили через него и тем же приемом встречали следующих. Их наотмашь секли мечами Олеговы дружинники, увернувшиеся от копий. Пощады не было ни с той, ни с другой стороны.

В снегу у кромки леса следил за битвой старый дружинник, бывший воевода Янь Вышатич. Оставив коня, он зашел в сугроб, оперся коленями о твердый лежалый снег.

– Господи, Владыко живота нашего, подавший мир роду человеческому, пощади людей своих, даруй и ныне мир рабам Твоим. Друг ко другу в нас любовь утверди, угаси всякую распрю, отними соблазны вражды и лукавства…

Князь Олег хватал ртом воздух, задохнувшись в тесноте сечи, среди распаленных кровью и лютостью тел. Конь вынес его на простор позади сражающихся. Рукав, которым князь вытер лицо, стал темным от крови.

– Князь! – звал, скача к нему, боярин Судимир. – Стяг справа двинулся! Половцы в тыл заходят!