А раз так – можно попытаться рвануться через флажки, риск, конечно, велик, да что там – огромен. Если не положим их тихо, если ввяжемся в бой – крышка. Даже если перережем провод – через полчаса с обоих сторон подойдет подмога, да и рация у них наверняка есть, не может не быть.

Но если получится, то за полчаса удрать можно далеко, а бежать мы будем быстро. А там ночь. А ночью, в лесу, фиг вам с кедровым маслом, ребята, поймать нас, даже финнам. Ночью в лесу мы сами себя не поймаем. А к утру мы уже далеко окажемся. И оцеплять по новой надо будет район побольше, чем сейчас.

Я оглянулся в сторону лагеря. Кому я не завидовал, так это Балобаеву. Ему приходилось тащить зеленый железный чемодан с буквой Т. В настоящем бою это был бы ядерный фугас, поэтому внутри чемодана был песок пополам со свинцовой дробью.

«ВАШИНГТОН ПОСТ»,

28 сентября 1979 года

«Продолжаются поддержанные Движением за моральную мощь демонстрации перед Белым домом. Демонстранты, протестующие против оккупации Аляски, маршируют под лозунгами «Russians, Go Home», «Alasca – For American Bears» и им подобными. Несколько раз их усилиями перекрывалось движение на Линкольн-авеню и прилегающих к резиденции президента улицах, однако всякий раз полиция разгоняла распоясавшихся молодчиков. Пикеты стоят также перед зданием посольства Российской Империи, однако там демонстранты ведут себя более мирно. Протестов со стороны русского посла г-на Диена до сих пор не поступало…»

Город Принстон произвел на меня двойственное впечатлетние. В самом прямом смысле слова. Его делила пополам некая невидимая линия. По одну ее сторону лежал Принстон, который я ожидал увидеть, – городок времен чуть ли не первых поселенцев, с уютными золотыми парками, увитыми алым плющом университетскими корпусами, вычурной старинной кладкой, потемневшими кирпичами и прочими признаками почтенного возраста. Но городок этот был очень маленьким – мы проехали его ровно за две минуты. Потом автобус, жалобно заскрежетав, вписался в крутой поворот, и мы оказались в совершенно другом Принстоне – городе однообразных новостроек, перемежающихся конторскими зданиями уже примелькавшегося мне эклектичного стиля.

– Приехали, – объявила Кейт, выпихивая Андрея из кресла. – Поскорее, автобус ждать не будет.

Уже покинув недра двухэтажного чудовища, я поинтересовался у нее причинами таких вывертов градостроительства.

– Ну как же, – ответила Кейт, – в последние годы вокруг университета выросла уйма исследовательских лабораторий – государственных, частных. Вот город и разнесло.

Действительно разнесло. Я оглянулся – назад уходила наглухо закованная в асфальт и бетон магистраль, и только чудом уцелевший одинокий вяз печально помахивал мне веткой.

Милейшая мадемуазель Кейт, как выяснилось, успела озаботиться поисками фамилий, адресов и телефонов еще вчера, пока мы прохлаждались. Поэтому вместо того, чтобы блуждать по насквозь гуманитарному университету в поисках кафедры химии, мы бодро направились прямиком в Принстонский технический колледж – как непонятно объяснила Кейт, «это не Эм-ай-ти, но все же».

Декан колледжа после недолгой беседы с нашей незаменимой проводницей посоветовал обратиться к некоему доктору Баярду Дженнингсу – у того, как оказалось, только что кончилась лекция. И мы последовали его совету.

Доктора Дженнингса мы застали еще в аудитории. Химик оказался худощавым типчиком из тех, что едва ли не до пенсии сохраняют юношескую неловкую угловатость и подростковую стеснительную наглость – короче говоря, до старости щенки. Мне он сразу не понравился.

– Ну, джентльмены, чем могу помочь? – осведомился он, едва мы представились.

– Мы бы хотели получить от вас кое-какие сведения, – ответил я сдержанно.

– И какие «сведения» может скромный химик дать великой российской охранке? – не без яда полюбопытствовал доктор.

Я не знал, как сказать по-английски «не юродствуйте», так что пришлось обходиться моим скромным словарным запасом.

– Доктор Дженнингс, мы прилетели из Санкт-Петербурга не для того, чтобы выслушивать ваши плоские шутки, – проговорил я медленно и убедительно. – Нам действительно нужна ваша помощь. Убит ваш русский коллега…

– Убит? – Просто поразительно, как действует это слово на некоторых людей. – Но… в России? Тогда при чем тут мы?

– У вас найдется, где присесть? – я обвел взглядом устрашающие ряды стульев. – В более спокойной обстановке?

– Конечно, конечно, – смутился Дженнингс и тут же опрокинул мензурку с цветами. Кейт кинулась спасать от потопа бумаги, Андрей немедленно подключился к процессу, и втроем они ухитрились залить водой даже то, что первоначально не пострадало. Я наблюдал за происходящим не без интереса.

В конце концов Дженнингс провел нас в свой кабинет, где мы с грехом пополам уместились, вытеснив хозяина чуть ли не на подоконник, и я поведал ему – в какой уже раз за последние две недели? – печальную историю профессора фон Садовица и эпопею с рутением, умолчав, естественно, о главных подозреваемых.

– Весьма печально, – выдавил Дженнингс, когда я закончил. Похоже, слышать о смерти русского ученого ему ни капельки не печально, но приличия должны быть соблюдены, и доктор безуспешно строил на лице тоскливую мину. – Я наслышан о работах профессора фон Садовица. Да что это я – «наслышан»! С практической точки зрения, это работы основополагающие, хотя с теорией… мм… Но опять-таки – при чем тут мы?

– Вам известно, что незадолго до убийства профессора фон Садовица погиб еще один специалист, работавший в той же области, – профессор Джон Норман? – спросил я.

– Само собой! – воскликнул Дженнингс и осекся, словно боясь выболтать что-то лишнее.

– Да? – скептически переспросил я. – Что ж, возможно. У нас есть серьезные подозрения, что его гибель могла быть инсценирована, либо, если это не так, она находится в одном ряду с убийством фон Садовица. Мы предполагаем, что организатор этих преступлений находится в США. Поэтому мы и обратились к вам в надежде, что вы окажете помощь следствию.

– Вы подозреваете меня в… в соучастии? – заволновался химик.

– Ни в коей мере, доктор, – успокоил его я. – Нас интересуют любые необычные события последних месяцев, связанные прямо или косвенно с химией рутения. Есть шанс, что это поможет нам выделить виновника из ряда подозреваемых. А к кому лучше обратиться за такими сведениями, как не к химику, работающему по тому же профилю?

– Увы, не того же уровня, – вздохнул Дженнингс. – А вы не скажете, кто фигурирует в этом вашем черном списке?

– Это тайна следствия, – отрубила Кейт.

– Ну, тогда даже не знаю, – промямлил химик. Врать он не умел совершенно, любой наш цыганенок дал бы ему фору. Я сразу понял, что Дженнингс что-то скрывает.