— У меня появился источник информации о парфянах, сообщил Антоний. — Это Монес, племянник нового парфянского царя. Когда Фраат убил всю его семью, Монесу удалось убежать в Сирию, потому что в тот момент его не было при дворе. Он находился в Никефории, разбирал торговый спор со скенитами. Конечно, он не отважился возвратиться домой — за его голову назначена цена. Кажется, царь Фраат женился на достигшей брачного возраста дочери кого-то из второстепенной династии Арсакидов и намерен произвести кучу новых наследников. Вся семья невесты пошла под меч или под топор, или что там у парфян для этой цели. Пройдет несколько лет, прежде чем вырастет новый выродок сыновей, а значит несколько лет Фраату ничего не грозит. А Монес — взрослый человек, и у него есть сторонники. Эти восточные монархи беспощадны.

— Надеюсь, ты помнишь об этом, когда совершаешь сделку с Клеопатрой, — сухо произнес Агенобарб.

— Клеопатра не такая, — слегка высокомерно возразил Антоний.

— А ты, Антоний, влюблен, — огрызнулся прямолинейный Агенобарб. — Надеюсь, твое мнение о Монесе не ошибочное.

— Я верю ему.

Но когда Агенобарб увидел принца Монеса, у него аж живот свело. Доверять этому человеку? Никогда! Он не смотрел в глаза, хоть и говорил на безупречном греческом и вел себя как грек.

— Не думай протянуть ему даже кончик мизинца! — воскликнул Агенобарб. — Сделаешь так — и он откусит тебе всю руку до самого плеча! Неужели ты не видишь, что царь Фраат оставил его в живых как резерв, дал ему западное воспитание на тот случай, если возникнет необходимость заслать в твои ряды шпиона? Монес не просто избежал смерти, его оставили жить, чтобы он смог выполнить долг парфянина — хитростью и обманом привести нас к поражению!

В ответ Антоний рассмеялся. Что бы ни говорили ему Агенобарб и другие сомневающиеся, ничто не могло поколебать его мнение, что Монес так же надежен, как золото Клеопатры.

Основная часть армии ждала в Каране с Публием Канидием, но Антоний привел с собой еще шесть легионов, а также десять тысяч галльских всадников и тридцать тысяч иностранных рекрутов — евреев, сирийцев, киликийцев и азиатских греков. Один легион он оставил в Иерусалиме, чтобы обеспечить безопасность трона Ирода, — Антоний был верным другом, хотя порой излишне доверчивым, — и семь легионов отправил сохранять порядок в Македонии, всегда беспокойной.

Между Зевгмой и Караной река Евфрат протекала по широкой долине. Там были огромные пастбища для лошадей, мулов и быков. После Самосаты долина сужалась, и когда огромная армия двинулась дальше, к Мелитене, дорога стала труднее. Немного севернее Самосаты армия опередила обоз — к разочарованию Антония, который отправил его из Зевгмы на двадцать дней раньше армии, считая, что армия и обоз прибудут в Карану одновременно. Он был уверен, что быки будут идти со скоростью пятнадцать и более миль в день, но ни кнут, ни проклятия не могли добиться от них больше десяти миль в день, как теперь он понял.

Обоз был гордостью и радостью Антония, самый большой обоз в истории римской армии. Сотни катапульт, баллист и мелкой артиллерии тянулись за упряжками быков, плюс несколько таранов, способных пробить, как в шутку сказал Антоний Монесу, даже ворота древнего Илиона. Это было военное оборудование. Повозка за повозкой везли продукты: пшеницу, бочки с солониной, куски сильно прокопченного бекона, масло, чечевицу, нут, соль. А также запасные части, инструменты и оборудование для механиков, древесный уголь, железные заготовки для наваривания стали, бревна и доски, пилы для рубки леса или мягких пород вроде туфа, колья, упряжь, веревки и тросы, холст, палатки. В общем, все, что хороший снабженец посчитал необходимым для армии такого размера и на случай осады. Обоз растянулся на пятнадцать миль, а в ширину занимал три мили. Два недоукомплектованных легиона в четыре тысячи человек каждый должны были охранять это огромное и драгоценное дополнение к войне. Командовал обозом Оппий Статиан, он был недоволен и жаловался всем, кто его слушал.

Когда армия прошла, Антоний захотел проверить, как дела с обозом.

— Все очень хорошо, пока мы можем так идти, — нетактично сказал Статиан, — но эти горы впереди не сулят ничего хорошего. Это значит, что долины будут узкие, а если мы растянем наши повозки, то связь будет плохая, да и защитить обоз мы не сможем.

Не это хотел услышать Антоний.

— Ты — старая баба, Статиан, — бросил он, подгоняя коня. — Надо добиться, чтобы волы шли быстрее!

Через пятнадцать дней после ухода из Зевгмы, преодолев триста пятьдесят миль, армия достигла Караны, но обоза не было еще двенадцать дней, несмотря на то что он вышел раньше легионов. Антоний был в отвратительном настроении, а когда он был в таком настроении, он не слушал никого — ни своего друга Агенобарба, ни своего военачальника Канидия, который только что завершил кавказскую экспедицию и был очень хорошо знаком с горами.

— Италия окружена Альпами, — сказал Канидий, — но это детские кубики по сравнению со здешними вершинами. Посмотри на чашу, в которой расположена Карана. Ты увидишь сотни гор высотой в пятнадцать тысяч футов. Идешь на север или восток — и они становятся выше, более отвесными. Долины — это расщелины чуть шире потоков, текущих по ним. Сейчас уже середина апреля, значит, до октября ты должен завершить свою кампанию. Через шесть месяцев здесь будет зима. Карана — самое большое, сравнительно плоское место отсюда до больших равнин, где Аракс впадает в Каспийское море. У меня только десять легионов и две тысячи кавалерии, но я понял, что в этой стране армия даже такой численности громоздка. Но думаю, ты сам знаешь, что делаешь, поэтому я не буду с тобой спорить.

Как и Вентидий, Канидий был военным человеком низкого происхождения. Лишь его умение командовать армией дало ему возможность подняться. После смерти Цезаря он примкнул к Марку Антонию, и ему больше нравился сам Антоний, чем его полководческие способности. После триумфа Вентидия в Сирии Канидий знал, что ему не дадут командовать таким предприятием, как кампания против парфян, которую Антоний предлагал провести, как он выразился, с черного хода. Обходный маневр, требующий гения Цезаря, а Антоний не был Цезарем. Ему нравились объем, размер, численность, а Цезарь не признавал огромных армий. Для него десяти легионов и двух тысяч кавалерии было достаточно, потому что их можно легко развернуть. Если армия больше, то приказы будут запаздывать, коммуникационные линии будут уязвимы из-за расстояния и времени. Канидий был согласен с Цезарем.

— Царь Артавазд пришел? — спросил Антоний.

— Который?

— Я имел в виду Армению, — удивленно ответил Антоний.

— Да, он здесь, ждет аудиенции с тиарой в руке. Здесь еще и Артавазд Мидийский.

— Мидийский?

— Вот именно. Оба перетрусили после моей прогулки на Кавказ и решили, что Рим собирается одержать победу в этой стычке с парфянами. Армянский Артавазд хочет, чтобы ему вернули семьдесят долин в Мидии Атропатене, а мидийский Артавазд хочет править Парфянским царством.