И все же при всей его антихрущевской ершистости и оппозиционности к новому вождю Советской России, идея обрести здесь, в США, сумму этак в тридцать сребреников не то что не покидала его ум, она барабаном стучала в его душу. Даже в холодной голове, когда он, спокойный, закрывал глаза от усталости и отдыхал, прокручивая варианты многоходовых действий в операциях по связи со своей агентурой или нашими нелегалами, к нему подлетала эта черная птица предательства. Она то и дело напевала ему приятные песни, в которых он слышал мелодии будущей удачной и сытой жизни с обилием в личной собственности того, что он видел на полках в магазинах. Уже тогда он дал себе обет — не брать денег за проданный секретный «товар», — они опасны, а их должно быть много. Он будет не просить, а требовать то, что ему понравится.

В душе у Полякова начался медленный процесс изменнических протуберанцев и появления темных волокон, опутывающих совесть, честь, долг, присягу и корпоративную верность в разведке. Постепенно он превращался в лицемера, о котором Авраам Линкольн когда-то говорил, что это человек, который убил обоих родителей и просит о снисхождении, ссылаясь на то, что он сирота. Именно в этом направлении его несли ветры будущего предательства.

Будем считать, что следы психологической ломки Полякова каким-то неизвестным образом, через телепатию, что ли, были сразу же уловлены и сотрудниками ФБР. Хотя, прямо скажем, чудес в таких делах не бывает. И все же сигнал от него они перехватили.

К нему начали внимательно присматриваться, — проявлять «заслуженный», «оперативный», «достаточно глубокий» интерес. Не случайно в книге «Цепной пес „холодной войны“» Том Мэнголд в главе «Смертельное предательство» пишет, что «в поле зрения американских спецслужб он (Поляков. — Прим. авт.) попал в Нью-Йорке, где в 1951–1956 годах служил в аппарате ООН».

Можно предположить, что творилось в душе фронтовика, увидевшего плоды войны во всей «красе» — долго не разбираемые руины страны-победительницы — СССР и быстрое лечение житейского хаоса в поверженной стране — Германии, не говоря о жизни в другом союзнике СССР по войне — Соединенных Штатах Америки.

Поляков прекрасно понимал, что любая война — всегда горький и тяжелый опыт для всякого народа, для всякого государства, участвующего в ней. Но Вторая мировая война, охватившая все пять континентов Земли, явилась страшным разрушительным бедствием для всего человечества — и для победителей, и для побежденных. Только одни США, отгороженные от Европы океаном, понесли наименьшие потери, а где-то даже получили политический и экономический выигрыш. Эти заморские пуритане при минимальных потерях в войсковых операциях на Западном фронте максимально обрели выгоды и преимущества. Действительно, они подняли многое в своей экономике через расширение военных заказов, дополнительное создание рабочих мест, трофейный вывоз на родину высоких немецких технологий и их создавших мозгов. Главные же поверженные и победители, Германия и Советский Союз, барахтались в хаосе развала и истощения.

Он знал, что американское политическое руководство взяло курс на жесткую и долговременную конфронтацию с его страной — Советским Союзом с целью дальнейшего ослабления и углубления ее «экономической немощи», которая явилась следствием такого военного урагана, каким была Великая Отечественная война. Этот огненный смерч практически уничтожил всю промышленность на его европейской части.

И все же у офицера шла долгая и бурная реакция борьбы мотивов: предложить свои услуги американской стороне или нет? Именно волна борьбы мотивов несла его на рифы азартной игры, которая нередко человека превращает в играющее животное.

И все же его мысль все чаще буксовала: буксовала на зыбком песке непонятностей существующих разных окладов сотрудникам ООН, делающим практически одну и ту же работу, но получающим, увы, по-разному;

буксовала на повальном бегстве граждан из ГДР в ФРГ — из социалистического рая в капиталистический ад;

буксовала на беспаспортном положении советских крестьян, превращенных, по существу, в рабов колхозных бригад на хуторах, в деревнях и селах;

буксовала на опасности такой игры со страшным противником, каким для него представлялась военная контрразведка органов государственной безопасности.

Наконец, он согласился с мыслью, что ему для полного счастья не хватает славного Отечества. Оно снова исковеркано партийными номенклатурщиками, так далеко отошедшими от запросов простых граждан.

По-разному сотрудники оценивали отношение майора Полякова к людям и к служебным обязанностям.

Одни утверждали, что он был стабильно груб с подчиненными, не стеснялся в выражениях. Другие утверждали, что он на самом деле являлся ярым защитником социалистического пути развития общества, доказательством чего было его поведение, особенно на партийных собраниях, где он мог любого отчитать по поводу отсутствия правильной государственной оценки того или иного мероприятия партии и правительства, или недостаточности политической бдительности, или неглубокого освоения конкретной темы по марксистско-ленинской подготовке.

Создавалось впечатление, что он искренне верит в идеи построения реального социализма, считая эксперимент с советской властью в России наиболее удачным за всю историю ее существования.

Другие же отмечали его толерантность, терпимость к ошибкам, сделанным подчиненными, умение держать коллектив в работоспособном состоянии, желание в любом деле дойти до сути и никогда не сорить гневными филиппиками по адресу своих коллег.

Одно известно: с возложенными обязанностями как по «крыше», так и в ходе выполнения чисто разведывательных задач, он справлялся на уровне оценки — «хорошо», что давало руководству ГРУ возможность безо всяких сомнений использовать его в этом направлении и в дальнейшем.

Итак, спокойно отработав «вахту» за рубежом — в Нью-Йорке на протяжении более пяти лет с 1951 по 1956 год, майор Поляков уезжает в Москву и назначается руководством ГРУ Генштаба СССР на должность оперативного офицера в центральном аппарате Главка.

Прослужив непродолжительное время в столице, его стали неоднократно направлять в течение 1957–1958 годов в краткосрочные командировки в Берлин, как писал Том Мэнголд, «для проведения операций с нелегалами».

Здесь он впервые услышал от одного из офицеров недовольную тираду в адрес жертв войны, запавшую глубоко в его душу. Офицер говорил о том, что слова «гитлеризм» и «холокост» заполонили все и вся в ущерб памяти миллионных жертв других народов, в том числе белорусов, русских, украинцев. Он был полностью согласен с такой оценкой. Для него под черным крылом нацизма проплывали «холокосты» других народов, в том числе славянских, которые гитлеровцы пытались уничтожить и вывести до конца как унтерменшей — недочеловеков.

Теперь его частые приезды в столицу ГДР четко фиксировали сотрудники советского отдела ЦРУ Дик Кович и Джордж Кайзвалтер, что стало известно после развенчания фантома руководителя контрразведки в главном разведывательном органе США по добыванию информации и всяких «мокрых» дел — Джеймса Энглтона.