а также быстро собранную фотокнигу из первых семи месяцев жизни наших близнецов.

— Что это?

— Открой, — потребовал Римо, проводя кончиками пальцев по моему боку и бедру.

Я подняла крышку, и мое дыхание замерло, когда мои глаза заметили ожерелье с кулоном в форме крыльев. Это была прекрасная часть тонко обработанного золота. Замысловато великолепный. Я осторожно вынула его.

— Где ты его взял? Ты не выходил из дома.

— Я заказал его у местного ювелира вскоре после того, как отпустил тебя.

Мои губы приоткрылись от удивления. Римо помог мне надеть ожерелье, и холодное золото осело в ложбинке между моими грудями.

— Губительно великолепно, — пробормотал Римо, поглаживая мою кожу.

Я с любопытством посмотрела на него.

— Ты погубил меня ради других девушек.

Меня захлестнула волна собственничества. Римо был моим.

РИМО

Я смотрел, как Серафина гладит наших детей по головам, терпеливая, любящая, хотя они оба плакали несколько часов подряд. Она пела им, шептала сладкие слова. Она оставила свою семью ради них, чтобы они были в безопасности, чтобы они получили жизнь, которую они заслужили, жизнь, для которой они были предназначены.

Я видел выражение ее глаз, когда она прощалась со своим близнецом. Серафина пожертвовала многим ради наших детей.

Ее тело было слабее моего. Она не была такой суровой, жестокой или бесстрашной.

Но боже, она была сильный.

Когда Невио и Грета наконец уснули, она выпрямилась, склонившись над кроваткой, и, заметив меня, слегка напряглась, но подошла ко мне. Она была странно тихой сегодня, и я знал, что что-то беспокоило ее, но я не говорил об эмоциях, если мог помочь.

Серафина остановилась в коридоре.

— Я здесь уже три недели, но до сих пор не знаю, кто мы друг другу.

Я прижался к ее плечам, глядя на нее сверху вниз.

— Ты Ангел, а я твоя погибель.

Мои губы растянулись в кривой улыбке. Она почти сердито покачала головой.

— Кто я для тебя? Твоя любовница? Твоя девушка? Приятное отличие от обычных шлюх?

Мой собственный гнев усилился.

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Ничего, — тихо ответила она. — Я хочу знать правду. Мне нужно знать, чего от тебя ожидать.

— Я люблю смерть. Я люблю проливать кровь и причинять боль. Я люблю видеть ужас в глазах людей, и это никогда не изменится, — прошептал я резко, потому что это было правдой.

Она посмотрела на меня.

— Ты самый жестокий человек из всех, кого я знаю. Ты забрал у меня все.

Я кивнул, потому что это было правдой.

— Немногие девушки могут вынести тьму. Я не могу… я не буду заставлять тебя быть со мной. Ты свободна.

— Вольна делать, что хочу, — прошептала она, теплая и мягкая. Дразнящая. — Даже взять в свою постель другого мужчину?

Взрыв ярости наполнил меня. Я хотел ее для себя, хотел остаться единственным мужчиной, который когда-либо пробовал эти идеальные губы, который когда-либо заявлял на нее права, но больше всего я хотел, чтобы она тоже этого хотела. Я проглотил свою ярость.

— Даже это, — сказал я и продолжил хриплым шепотом, — Я не остановлю тебя. Я не буду наказывать тебя за это.

Она понимающе улыбнулась.

— Но ты убьешь любого, кто прикоснется ко мне.

Я приблизил наши губы.

— Не просто убью, а уничтожу самым жестоким способом за то, что они прикоснулись к тому, чего недостойны.

В ее глазах мелькнул вызов.

— Ты достоин?

Я завладел ее ртом, жестко и отчаянно, прежде чем отстраниться.

— О нет, Ангел. С того дня, как я увидел тебя, я знал, что я наименее достоин из всех.

Я не должен был прикасаться к ней, но я был гребаным ублюдком и взял все, что она хотела дать.

Она подняла голову и посмотрела на меня. Она медленно расстегнула мою рубашку, одну пуговицу за другой, и она подалась под ее изящными пальцами. Она положила ладонь мне на грудь, на сердце.

— Есть ли там что-то, способное на любовь?

Моя гребаная грудь сжалась.

— Что бы там ни было, оно твое. На какую бы любовь я ни был способен, она и твоя тоже.

Она обхватила мое лицо ладонями, ее глаза были свирепыми, почти жестокими в своей интенсивности.

— Ты безнадежен, Римо, — прошептала она, и я горько улыбнулся, потому что знал это.

Она покачала головой.

— Но и я тоже, потому что даже свободна делать, что хочу, я выбираю тебя. Я не ангел. Ангел не полюбил бы такого человека, как ты, но я люблю. Я люблю тебя.

И она поцеловала меня грубо, жестокость, с яростью и любовью, и я поцеловал ее в ответ с той же любовью, с той же яростью.

Эта девушка украла мое черное сердце. С первого взгляда мне захотелось обладать ею. Сначала уничтожить наряд, а потом Данте, потому что это стало непреодолимой потребностью, ненасытной тоской. И в конце концов, Серафина была той, кто владел мной, черным сердцем, осужденной душой, израненным телом.

Каждая чертова часть меня принадлежала ей, и если бы она позволила, я был бы ее до последнего дня.

СЕРАФИНА

Мое сердце горело от эмоций. Свирепо. Римо признался мне в любви. Что-то, о чем я никогда не думала. Этот жестокий человек владел моим сердцем, и я не хотела ничего другого.

Поцелуй Римо был яростным, резким. Потом он отстранился.

— Выходи за меня.

Я замерла. Это был приказ. Римо не был человеком, который просил что-то. Я медленно прислонилась к стене, вглядываясь в его глаза.

Он не дал мне отступить. Он снова поцеловал меня, но уже мягче.

— Выходи за меня замуж, Ангел.

Это все еще не было вопросом, но его голос больше не был доминирующим. Он был мягким, неотразимым, грубым.

— Стать Фальконе? — прошептала я ему в губы.

— Стать Фальконе. Стать моей.

Я улыбнулась.

— Я была твоей долгое время.

— Это значит «да»? — спросил он, его рука скользнула по моему бедру, поглаживая, отвлекая меня.

— Да. — прошептала я.

— Серафина Фальконе, — пробормотал он. — Мне нравится, как это звучит.

Я улыбнулась, потому что это фамилия звучало правильно, более правильно, чем Манчини, когда либо.

Была ли это любовь? Было ли это безумием? Мне было все равно. В любом случае это было совершенство.

ГЛАВА 31

• ────── ✾ ────── •

СЕРАФИНА

Я необъяснимо занервничала, когда Римо сказал, что хочет объявить о нашей свадьбе своим братьям и Киаре на следующий день. Мы все собрались на кухне за завтраком, Невио сидел на коленях у Киары, а Грета на моих.

— Вас ждет новая свадьба, — неожиданно сказал