В годы Гражданской войны я по газетам узнал, что организованы чешские воинские соединения. Их использовали враги Советской власти против Красной Армии[235]. Но на фронте я с ними не сталкивался, а детали о них прочитал в книге Фурманова «Чапаев»[236]. Однако ряд чешских интернационалистов поддержали нашу революцию. Следующая моя встреча с представителями чешского народа напрямую состоялась в 1935 году, когда я работал секретарем Московского городского и областного партийных комитетов. Тогда в Москве собрался VII конгресс Коминтерна. Я являлся одним из делегатов от ВКП(б) на этом конгрессе. Когда его заседания закончились, состоялось решение ЦК партии о том, что Московская парторганизация устроит обед для членов конгресса. Я был хозяином стола, своеобразным тамадой и знакомился с делегатами – представителями братских компартий.

Там впервые познакомился с Готвальдом[237]. До того я знал о нем по сведениям печати, но лично не встречался. В помощь мне для руководства столом я предложил избрать помощника тамады, который обладал бы, во-первых, качествами коммуниста, то есть умел постоять за себя и своих товарищей; во-вторых, чтобы хорошо знал присутствующих – участников обеда. И предложил самую лучшую, как я считал, кандидатуру – Дмитрия Захаровича Мануильского[238]. Все зааплодировали, приняв эту кандидатуру. Мануильский был очень остроумным человеком, и я попросил его сесть рядом со мной, чтобы передать ему бразды правления. Когда мы с ним впоследствии вместе работали на Украине, где он был министром иностранных дел УССР, то он часто напоминал мне об этом эпизоде. Дмитрия Захаровича я всегда вспоминаю с теплым чувством. Он любил выпить, но в меру, и я никогда его не видел не только пьяным, но даже хмельным.

Вот за тем столом к нам подошел Кашен[239], которого я знал лишь заочно, и мы познакомились. Они с Мануильским обнялись и расцеловались, причем Кашен что-то доказывал, и видно было, что это смущает Мануильского. Оказалось, француз немножко выпил лишнего и убеждал всех, что Мануильский является отцом Коммунистической партии Франции. Полагаю, что в этом заключалась большая доля правды, потому что Дмитрий Захарович долго жил эмигрантом во Франции, в совершенстве владел французским языком и, выполняя потом поручения Коминтерна, приложил свои способности при организации КПФ.

Но лучше всех из присутствовавших зарубежных коммунистов я знал товарища Тольятти[240]. Он часто выступал со статьями в нашей печати и с докладами в Московской городской парторганизации. Там же, как уже упоминал, я познакомился с Готвальдом и его женой. Она произвела на нас немного странное впечатление. Мы все тогда жили аскетически. Это выражалось и в одежде, и в манере держаться. А она пришла в дамских украшениях и, на наш взгляд, была подвержена мелкобуржуазному влиянию. Готвальд же пользовался высоким уважением и имел солидный авторитет.

Напрямую встала передо мной чехословацкая проблема в 1938 году, когда я был членом Военного совета Киевского Особого военного округа. У СССР существовал договор с Чехословакией, согласно которому мы были обязаны оказать ей военную помощь при условии помощи ей со стороны Франции[241]. Когда нависла германская угроза над Чехословакией, мы получили приказ вывести из казарм войска и в боевой готовности продвинуться к польской границе, в направлении Львова. То был самый короткий путь до Чехословакии, через Южную Польшу. Кончилось дело тем, что в Мюнхене французы и англичане предали Чехословакию, и вскоре Гитлер без войны присоединил ее к своему рейху. Польша же тогда категорически отказалась пропустить наши войска через свою территорию, тем более участвовать в совместных с СССР действиях против агрессора. То была любезность польского правительства германскому: министр иностранных дел Польши ездил в Берлин[242], а из Берлина фашистские руководители приезжали в Польшу, демонстрируя дружбу между Польшей и Германией. Тактика германских фашистов – бить жертвы поочередно – проводилась в жизнь довольно искусно. Первой жертвой пала Судетская область Чехословакии, населенная большим количеством немцев. Затем пала и вся Чехословакия. Вскоре такой же участи подверглась и Польша.

Наши люди побывали в Праге после оккупации ее немцами и рассказывали о своих впечатлениях. Чехи ходили, как осенние мухи: глаз от земли не могли оторвать – такой переживали они траур. Конечно, наши им сочувствовали, понимая бедствие Чехии. Словакия же была выделена в отдельное государство как союзник гитлеровской Германии. А спустя 5 лет я бок о бок воевал вместе с чехами на общем фронте, когда в составе Красной Армии сражался чехословацкий отдельный батальон под командованием полковника Свободы[243]. Он отличился под Харьковом, в деревне Соколово. После освобождения Харькова мы с генералом Ватутиным приехали к чехословакам. Из батальона формировалась бригада, полковника Свободу вызвали в Москву, и мы без него поговорили с командным составом воинской части и познакомились с ее бойцами.