На меня эта бригада производила хорошее впечатление. Там было, в частности, много людей, в совершенстве знавших украинский язык, ибо они являлись выходцами из Закарпатья, которое перед Второй мировой войной входило в состав Чехословацкого государства, а коммунисты Закарпатской Руси числились в составе Коммунистической партии Чехословакии. Несколько позже я познакомился и со Свободой. Согласно Конституции, в воинских частях Чехословакии запрещалось создавать политические партии, и коммунистическая организация в той бригаде находилась как бы на нелегальном положении. Оно было такого порядка: Свобода вызывал руководителя парторганизации, рассказывал о задаче, стоящей перед частью, и говорил, какую политработу нужно провести среди ее воинов. Так что фактически парторганизация работала в открытую. Да иначе не могло и быть. Ведь эта бригада вместе с нашими войсками участвовала в боях против гитлеровцев и на советской земле. Конкретно на моих глазах бригада, затем 1-й Чехословацкий армейский корпус во главе со Свободой отличились при наступлении на Украине в 1943 году при освобождении Киева и далее в Предкарпатье.

Когда наш фронт перевалил через Карпатские горы, освобождая Закарпатскую Русь, в ней руководил общественными делами Иван Иванович Туряница[244], из местных украинцев, рьяно проводивший линию на воссоединение Закарпатья с УССР. На встрече с партактивом Закарпатской области, в ту пору независимой республики, которая уже не признавала чехословацкое государственное руководство, но еще не была в составе Советской Украины, я познакомился с чехами-коммунистами, прибывшими на собрание и тоже настаивавшими, чтобы Закарпатье включили в состав Украины. Потом так и свершилось, но решалось это уже в Москве, где договаривались с эмигрантским руководством Чехословакии. Когда было сформировано новое правительство Чехословакии, оно уезжало к себе через Киев. Я принимал его там и содействовал ему в проезде через территорию Советского Союза на освобожденную нашими войсками землю Чехословацкого государства.

Тогда послом Чехословакии в СССР был Фирлингер[245], из социал-демократов, позднее ставший коммунистом. Он понимал необходимость укрепления прочной дружбы с Советским Союзом. Не знаю его личную судьбу после событий 1968 года в Чехословакии, но я считал его честным и порядочным человеком. Хотя помню и такой неприятный эпизод: Сталин выражал недоверие к нему. Основание для Сталина очень убедительное: женой Фирлингера являлась француженка. У меня лично не существовало никакого сомнения относительно ее политической честности, но тогда это висело над нею угрозой. Сталин ее пощадил, ее не арестовали; соответственно не был скомпрометирован и Фирлингер, но встречи с ее участием оставляли из-за сталинских подозрений определенный осадок. Готвальда я знал не очень хорошо. Правда, однажды я встречался с ним в Крыму. Мне позвонил Сталин. Чувствовалось, что он пребывает в хорошем настроении. Он пригласил меня (а значит, приказал) приехать в Крым: «Приезжайте, как только сумеете, здесь Готвальд, а он никак без вас не может жить и требует, чтобы вы обязательно приехали». На следующий день я был в Крыму, Сталин жил там в царском Ливадийском дворце, где в 1945 году проходила Ялтинская встреча между ним, Рузвельтом и Черчиллем. В этом же дворце поселился Готвальд. И меня разместили там. Огромный дворец имел и «свитский» дом, для размещения свиты царя, когда он приезжал в Ялту.

Наши беседы велись главным образом за обедами. Присутствовала и жена Готвальда. Беседы носили характер как случайный, так и целенаправленно политический. Сталин не мог удержаться от того, чтобы не споить людей, которые вместе с ним обедают. Спаивал он и Готвальда, но тот и сам имел склонность к вину. Тут Сталину не требовалось больших трудов. Наоборот, надо было удерживать Готвальда, беречь его здоровье. Его жена, очень крупная внешне женщина, знала эту слабость мужа, да и сама любила выпить. Поэтому часто, когда Сталин наливал, она, считая рюмку лишней для ее мужа, заявляла: «Разрешите, товарищ Сталин, я выпью за него и за себя». Тут начинались в этой связи шутки-прибаутки, но это не освобождало Готвальда от следующего «захода», и он часто напивался больше, чем следовало бы. Видимо, организм eго был уже ослабленным, и он довольно легко поддавался опьянению.

Из бесед, которые заслуживают здесь внимания, помню такую. Готвальд поставил перед Сталиным следующий вопрос: «Почему ваши люди в Чехословакии воруют технические секреты? Тащат все, что только можно стащить. Мы ведь это видим, и это нас обижает, оскорбляет. У нас от вас нет секретов. Если вы нуждаетесь в каких-либо технических новинках или проектах, то скажите, мы все дадим сами, это будет куда лучше. Мы, товарищ Сталин, не только секреты от вас не хотим сохранять, а вообще согласны немедленно войти в состав СССР. Давайте заключим договор о вхождении Чехословакии в состав Советского Союза». Сталин сразу же отверг это предложение. Он категорически возразил и, я считаю, сделал правильно. Что касается технических секретов (а такое имело место), то особенно и не отрицал, отговаривался: «Да, все возможно, все возможно».

В другой раз Сталин стал меня спрашивать: «Правильно ли говорит Готвальд, что у них получают урожай сахарной свеклы по 250–300 центнеров с гектара, а на Украине до войны урожай был по 150–160 центнеров в среднем?» – «Да, верно, товарищ Сталин». Для него это оказалось совершенно новой информацией, он не понимал, как такое возможно. Я пояснил: «Не только в Чехословакии, но и в Польше урожаи сахарной свеклы значительно выше, чем на Украине. Наши агрономы сообщали, что в Чехословакии и Польше нет злостного вредителя-долгоносика, который пожирает посевы сахарной свеклы. Кроме того, Польша и Чехословакия лучше увлажняются в летнюю пору, чем свеклосеющие районы Украины. Их посевы имели небольшие площади, а хозяйства были единоличными и лучше обрабатывались, лучше удобрялись. Мне неизвестно, насколько больше у них минеральных удобрений под сахарную свеклу, что тоже имеет значение, но органику в виде навоза они широко кладут под посевы».

Главное же заключалось в качестве обработки. У нас в колхозах, где есть хорошие звенья, как у Марии Демченко[246], тоже получали по 500 центнеров с гектара. Баснословные урожаи по тому времени! Эти люди были награждены орденами Ленина за свой героический труд, но такие урожаи оставались у нас единичными. Сталин был огорчен таким известием, он очень хотел продемонстрировать Готвальду преимущества социалистического ведения хозяйства и колхозного строя. Где там этим чехам до нас? Поэтому он велел мне вести диспут по вопросу сельского хозяйства с Готвальдом. Однако я сразу ему заявил, что по такому вопросу диспут не может состояться, так как знаю, что чехи ведут хозяйство на более высоком уровне и, в частности, урожаи сахарной свеклы у них значительно выше, чем у нас.