– Ваша мысль понятна, – оборвал мистер Кардан, – но сомнительно, чтобы, отсидев под древом мудрости даже всю жизнь, мне удалось бы преодолеть ограниченность обычного человека и заглянуть за пределы известной мне реальности.

– А мне, напротив, представляется нечто подобное вполне возможным, – произнес Кэлами. – Впрочем, допускаю, что здесь наши точки зрения никогда не совпадут. Но даже если не получится заглянуть в иную реальность, факт, что она существует и проявляется совершенно иначе, чем мы привыкли, проливает свет на столь ужасную тему, какой является смерть. Конечно, при нашем нынешнем взгляде на положение вещей все выглядит так, словно это тело распоряжается душой и убивает ее вместе с собой. Но на самом деле мы можем обнаружить, что обстоятельства диаметрально противоположны. Тело, каким мы его знаем, есть порождение ума. Основываясь на какой из реальностей наше сознание, создающее абстрактные и символические понятия, строит абстракции и символы? Вдруг именно после смерти мы только и сможем это выяснить? И вообще что такое смерть, в конце-то концов?

– Мне лично очень жаль, – вставил замечание Челайфер, – что человеческое сознание, создавая абстракции и символы, делало эту созидательную работу небрежно. Мы могли бы, например, существовать в абстрактно-символической реальности, где творческая и, вероятно, бессмертная душа не отвлекалась бы на такие мелкие проблемы, как геморрой.

– Непоправимый идеалист! – рассмеялся Кэлами.

– Я? Идеалист? Назовите меня еще сентиментальным идеалистом, – воскликнул Челайфер.

– Вот именно! Вы насквозь пропитаны сентиментальным идеализмом, – подхватил Кэлами. – В вас столько необузданной романтики, какую я считал уже невозможной в человеке еще со времен свержения с престола Луи-Филиппа.

Челайфер добродушно рассмеялся.

– Вероятно, вы правы, – сказал он. – Однако должен заметить, что я сам наградил бы высшим призом за сентиментальность тех, кто считает нашу нынешнюю реальность – от Хэрроу-роуд, например, до кафе «Ротонда» в Париже – чистейшей иллюзией. Они бегут от реального мира и посвящают свое время занятиям, которые мистер Кардан очень удачно назвал «пупковой медитацией». Разве они не являют собой ярчайшие образцы пустоголовых, испуганных и сентиментальных идиотов?

– Отнюдь нет, – ответил Кэлами. – Если вспомнить историю, то к их числу принадлежали наиболее интеллектуально одаренные люди. Это Будда, Иисус, Лао-цзы, Беме, вопреки его соли и сере, Сведенборг. А что скажете о сэре Исааке Ньютоне, который уже к тридцати годам забросил математику, чтобы удариться в мистицизм? Вряд ли из него получился бы хороший мистик, но он стремился им стать, а уж про него никак не скажешь, что он относился к числу пустоголовых идиотов. Нет, те, кто обращается к мистике, вовсе не глупы. Необходим развитый ум и живое воображение, чтобы заметить несообразную странность и таинственность мира, в котором мы живем. Дураки принимают реальность как должное и бездумно скользят по поверхности, никогда не задумываясь о том, что может таиться в глубине. Им достаточно реальности в ее внешних проявлениях, будь то Хэрроу-роуд или кафе «Ротонда», и они высмеивают тех, кому интересно, что же лежит под слоем поверхностных символов, называя их романтическими идиотами.

– Но ведь подобное бегство – проявление трусости, – настаивал Челайфер. – Человек не имеет права игнорировать то, что воспринимают как реальность девяносто девять индивидуумов из ста – пусть даже они в чем-то заблуждаются. Нет у человека такого права.

– Отчего же? – удивился Кэлами. – Имеет же человек право быть шести футов и девяти дюймов ростом, а ботинки носить шестнадцатого размера? Имеет. Хотя таких, как он, может, три или четыре особи на миллион сограждан. Почему же человек не должен иметь права родиться с необычным складом ума, с сознанием, которое не удовлетворяет поверхностная видимость вещей?

– Но подобный склад ума можно игнорировать. Это единичные отклонения от нормы, – сказал Челайфер. – В реальной жизни – или, если вам больше нравится такая формулировка, – в той жизни, какую мы только воспринимаем как реальную, преобладают и диктуют правила люди, у которых ум устроен иначе. Да, это более примитивные умы. Но вы не имеете права прятаться и бежать от этого. Если хотите познать истинную жизнь человечества, то нужно набраться смелости и жить так же, как живет подавляющее большинство вам подобных существ. А это пренеприятнейший опыт, могу вас заверить.

– Ну вот, снова вы со своей сентиментальностью, – вздохнул Кэлами. – Вы представляете собой вывернутый наизнанку тип обычного сентиментального человека. Ваш заурядный единомышленник видит или притворяется, будто видит жизнь в более розовом цвете, чем она есть на самом деле. А такой, как вы, стонет по поводу ее ужасных сторон. Однако порочность принципа в обоих случаях одна и та же – чрезмерная сосредоточенность на иллюзорном. Разумный и уравновешенный человек не смотрит на окружающий мир ни сквозь розовые очки, ни сквозь затемненные линзы, а просто не обращает на него внимания. Искать следует внутреннюю, скрытую реальность. Это к тому же гораздо интереснее…

– Значит, вы готовы запросто предать анафеме множество людей, чья жизнь проходит на поверхности?

– Нет, разумеется, – ответил Кэлами. – Предавать анафеме непреложный факт? Что может быть глупее? Эти люди существуют, и у каждого из них есть возможность выбрать один из восьмидесяти четырех тысяч путей к спасению из списка мистера Кардана. Путь, который изберу я, будет отличаться от остальных. Вот и все.

– Велика вероятность, – произнес мистер Кардан, раскуривая сигару, – что они обнаружат свою дорогу к спасению гораздо легче, чем вы сами. Будучи натурами более простыми, не найдут в себе множества причин для дисгармонии. Многие из них до сих пор живут, по сути, одним племенем, слепо подчиняясь общинному кодексу поведения, который им внушили сызмальства. Для них продолжается эпоха невинности. Они еще не вкусили плодов от древа познания добра и зла. Причем не отдельные личности, а вся община пока не отведала их. А индивидуум настолько тесно связан с остальным племенем, что ему в голову не приходит совершать действия, которые противоречат общим законам, подобно тому, как мои зубы никогда сами по себе не начнут больно кусать мой же язык. Так вот, эти простые души легко найдут свой путь к спасению. Трудности начинаются, если личность успела научиться четко отделять себя от остального племени. Уже народились люди, которым следовало бы принадлежать к дикарскому племени, но они осознали свое несходство с другими. Они больше не хотят слепо подчиняться племенным установлениям, однако слишком слабы, чтобы мыслить самостоятельно. Я бы сказал, что большинство населения в современных демократических государствах с развитыми системами образования находится на данной стадии – слишком себе на уме, чтобы слепо повиноваться, но чересчур инертны для выработки собственной рациональной линии поведения. Отсюда и забавное положение вещей, потешающее нашего друга Челайфера. Мы с грохотом падаем на пол, пытаясь сесть сразу на два стула одновременно. На старый общинный и на новый, предназначенный для сознательной и интеллигентной отдельной личности.