— Я хочу жить в мире, где будете вы. — Убито высказалась Ташка, — Все вы, ясно? Свободный или нет — не важно. И не смей меня за это осуждать! — глядя Ворону прямо в глаза, — Даже не пытайся!

Как-то не заметно за её спиной нарисовался Доктор, посмотрел на Ворона то ли укоряюще за резкие слова, то ли, наоборот, понимающе. Второго, пожалуй, было больше. Док и сам готов был сказать, пообещать подобное.

— Никто и не собирается, — мягко до невозможности сказал он.

Таша кивнула, продолжая вглядываться в Ворона, стараясь разобрать только одной ей известное нечто. Ей хотелось спросить хотя бы совета — как жить всё-таки? Без Дикого, без Актёра в этом противном, мерзком мире? Как продолжать существовать в обычном ритме? Но решила придержать язык за зубами — всё равно бы пернатый не ответил. Поэтому, когда Док легко подтолкнул её к выходу — послушно пошла, понурив плечи.

— Блять, — Герасим потёр ладонями лицо, — Вы —  как хотите, а я, пожалуй, пойду проветрюсь. Меня всё это дерьмо в могилу сведёт раньше ментов... Из, пойдешь?

Хакерша отмерла, потеряно завертелась, кивнула и парочка скрылась с глаз долой.

— Ворон, — серьезно сказала Меланхолия, даже не поворачивая головы в его сторону, — Если ты не сдержишь это обещание — я тебя на лоскутки порежу. Нехер такими словами разбрасываться.

— Я сам себя порежу, — сдавленно отозвался Ворон, — если не сдержу.

Меньше всего хотелось смотреть на Алису. Но больше всего на свете хотелось, чтобы она оказалась рядом. Или хотя бы влепила ещё одну пощёчину, чтобы он уж точно почувствовал.

— Смотри мне, — Мел остро прищурилась и сверкнула холодной сталью глаз, — Я предупредила.

— А всё равно страшно за неё, — тревожно пробурчала Марципан. Она всё никак не могла заставить себя прекратить смотреть на открытую дверь, где Таша до этого скрылась, — Вдруг не выдержит?

— Выдержит, — Лёха тоже выглядел помятым, — А если не сможет — подхватим. Знаете, что меня в этом дерьме радует? Они просто обсуждали.

Его передёнуло и Алексей легко стукнулся головой о стенку. Алиса согласно кивнула — ничего сказать так и не смогла. Почему-то на неё свалилось ужасно давящее чувство вины — как будто всем этим она действительно делала только хуже, хотя еще днём ранее была убеждена в абсолютно противоположном. Каста прикрыла глаза, молча прошла, по пути потянув Ворона за собой и скрылась в спасительной темноты спальни. Даже свет включать не хотелось. Остановилась, чувствуя дыхание пернатого позади и вымученно улыбнулась сама себе.

— Я же говорила — отпустят.

Пощёчины не последовало, и Ворон тут же обхватил её талию, зарылся носом в волосы, обнял, наверное, даже сильнее, чем обнимал Ташу. Казалось, совсем недавно делал то же самое, а всё равно чертовски не хватало.

— Стоило тебе верить, — прошептал он тихо. — Какой же я кретин, Призрак. И как я устал.

Радовало, очень радовало и его тоже, что «они просто обсуждали», только вот Таше и этого хватило, чтобы перепугаться, чтобы почувствовать себя брошенной, униженной, бессильной. И он, чёрт возьми, он тоже в этом был виноват.

— Анатолий, ты, Денис, Таша. Раскалённое железо, разговоры об изнасилованиях... От-вет-ствен-ность. Пожалуйста, скажи что-нибудь... что-нибудь ещё такое, во что захочется поверить, — попросил Ворон. — Пожалуйста, Призрак, скажи, что я смогу сдержать эту тупую клятву. Или что любишь меня. Что мы выживем. Что-нибудь... лишь бы не было от себя так паршиво.

— Я тебя люблю, — Алиса чувствовала как вопреки здравому смыслу по телу разливается долгожданное спокойствие, — Мы вывезем. Слышишь? Мы, а не ты. И клятву эту будем держать мы, потому что мне кажется, что не ты один такого мнения. Просто ты сказал вслух.

Она задумалась на секунду и произнесла так давно уже забытое:

— Всё будет хорошо, солнце. И скоро слово "будем" мы от туда вычеркнем.

Ворон зажмурился, проживая это мгновение каждой клеткой уставшего тела. Хотелось, чтобы никогда не заканчивались объятия, голос, тёплые, дурманящие рассудок слова. Будто не в реальности совсем, будто где-то за последней чертой его боли, за горизонтом его жизни они стоят вот так, уже отгоревшие, без проблем и амбициозных целей, а вокруг только обволакивающая темнота вечности.

— Я люблю тебя, Призрак, — выдохнул Ворон. — Ты не представляешь, как я тебя люблю…

— Представляю.

Алиса развернулась к нему, потянулась на встречу губами — мягко, осторожно, стараясь передать то спокойствие, которое внезапной волной на нее накатило. Ворон отвечал на поцелуй и как будто заново вспоминал, как чувствовать. Её губы, её запах, её тело, которое можно прижать ближе, её волосы, в которые можно запустить пальцы.

Камень с души, тянущий на дно, соскользнул, разбился у ног.

— Всё пройдет, — оторвавшись, прошептала она, — В любом случае — всё пройдет, а мы останемся.

И Алиса сама этому верила, убеждалась всё сильнее и улыбалась даже не грустно — просто устало, но искренне.

— Даже если я буду... не достоин тебя? — уточнил Ворон почему-то совсем спокойно, как будто этот страх не преследовал его по пятам уже давно. — Если я стану тебе противен, если разочарую, если всё испорчу и буду виноват... останется это «мы»?

— Останется, — кивнула Алиса и уткнулась ему в грудь, — Дурак. Конечно останется.

Каста взяла его за руку, точно не живого усадила на кровать и опустилась сверху сама, спрятав острые скулы в своих ладонях. Смотрела на него, чуть щурясь, в темноте всё равно различая блеск усталости черных глаз, а потом снова мягко поцеловала. Медленно, осторожно, делясь нежностью и любовью, так сейчас Ворону нужной. Она редко ему говорила об этом — насколько он важен. Подтверждения этому не требовалось, Алиса просто была и просто грела всполохом алого, а сейчас не вспыхнула, то начинала душой разгораться, веская искры.

Революция или нет, главное, что в этом доме собрались самые важные ей люди. Искалеченные, сломанные местами, или стойко выдержавшие удар, но они рядом и Ворон тоже. Дышит, осторожно прижимая ее к себе, целует в ответ и можно даже представить, что в гостиной весело, друзья играют в карты, а она утащила его уединиться, потому что тот стащил с себя футболку.

— Жарко, — объяснял Ворон, ухмылялся в ответ на похотливые огоньки внутри призрачных глаз и делал это всегда как будто специально.

Холодные, как всегда, пальцы провели по линии позвоночника от шеи до края одежды, забрались в волосы, хотели привычно сжать, но вовремя опомнились — оказались снова на шее.

Тёплая, мягкая Алиса, её даже в темноте огненные волосы, нежные касания губ и наглые пальцы. Ворон боялся дышать, чтобы не раздуть вспыхнувшую в глубине искру — стыд был сильнее. Он хотел, по-настоящему хотел опустить руки ниже, подтянуть Касту, упереться... если бы было, чем... прошептать хрипло, предупреждающе: «При-и-израк» — но не мог, мог только отвечать на поцелуй, держать крепко, но не там, и молиться, что дальше дело не зайдёт. Любовь превращалась в пытку, покалывала в сердце. Она говорила: «останется», но понимала ли, насколько всё запущено? Понимала ли, что её парень — уже даже не парень, а опущенное грязное ничтожество, к которому, знай она всё, наверное, не стала бы и прикасаться? Вряд ли. А он слишком боялся её потерять, боялся, что она заберёт с собой, растопчет остатки гордости, и оставит его совсем без света. Даже без того серо-красного мерцающего света в конце туннеля. Ворон всегда дышал ей, смотрел на неё, а теперь этот воздух, этот дух стали для него ядом. Но дышать другими он уже не умел.