— Что это за игра, черт побери?

— Это не игра, лейтенант, — сказал ей Дадли. — Игры — это для детей. А это… это приключение. Это турнир. А ну-ка, брось эту хорошенькую сумочку! А не то Слай сделает тебе очень-очень больно.

— О-о-очень больно, — повторил он, когда она заколебалась.

— Давайте не будем нервничать. — Ева разжала пальцы и уронила сумку.

— Жаль, времени у нас маловато. — Дадли отошел назад и наклонился. — Мы-то надеялись, что времени у нас будет побольше, когда очередь дойдет до тебя. И мы собирались устроить это в соборе Святого Патрика. Это было бы грандиозно.

— Это прогремело бы на всю страну, — поддержал друга Мориарти. — А это что за место? Совершенно непримечательное.

— Теперь будет. — Дадли выпрямился и вытащил из-за спинки скамейки шпагу. Взмахнул ею в воздухе.

— Что это такое? — спросила Ева.

— Это? — Дадли встал, как фехтовальщик, и вскинул вперед одну руку, со свистом рассекая воздух клинком. — Это шпага, тупая ты сука. Итальянская, старинная, очень-очень ценная. Это оружие аристократа.

— Вам это с рук не сойдет. Моя напарница знает, где я и с кем встречаюсь.

— Ложь тебе не поможет. Ты так пьяна, ты имени своего не помнила, когда я выманил тебя из какой-то пивнушки. И ты пришла, как я тебе и сказал.

— Вы их убили. Их всех. Хьюстона, Крэмптон, Делафлота, Джонас. Вы оба работали в сговоре, как я и думала.

— Это была не работа, — поправил ее Дадли.

— Это было развлечение, — добавил Мориарти.

— Мы планировали еще один раунд перед тобой, но…

— Я так и знала! — Все еще разыгрывая пьяную, Ева беспомощно покачнулась в руках Мориарти. — Вы в сговоре друг с другом убили четверых.

— В Нью-Йорке, — уточнил Дадли, ухмыляясь во весь рот. — Но мы набрали много очков в других местах.

— Но почему? Что они вам сделали?

— Ничего. Эти ничтожества стали для нас новой забавой. — Дадли захохотал так, что весь затрясся.

— Винни, нам пора возвращаться, скоро антракт.

— Ты прав. Какая жалость, что мы не можем с ней поиграть немного. Только смотри: это должно быть одновременно. В ту же самую минуту, чтобы счет остался равным. Твой курок, мой клинок. Давай на счет «три».

Мориарти наклонился к ней, коснулся губами ее уха.

— И кто у нас теперь задница? — шепнул он Еве.

— Конечно, ты.

Резким ударом локтя Ева оттолкнула руку Мориарти, прижимавшую шокер к ее шее, и одновременно вонзила острый каблук ему в ногу. Повернулась, и в этот самый миг Дадли, не успев ничего понять, сделал выпад. Клинок легко скользнул по ее бицепсу и дернулся, когда она закончила поворот. И пронзил Мориарти насквозь.

Округлив глаза от ужаса, Мориарти взглянул на кровь, сочащуюся сквозь белоснежную нарядную рубашку.

— Винни, ты меня убил.

Когда он упал, Дадли взвыл от бешенства и досады. В церковь хлынули копы с обнаженным оружием, а Ева позволила себе свое собственное баловство: нанесла Дадли короткий яростный удар по лицу.

Рорк бросил взгляд на свалившегося мешком Дадли и перешагнул через него.

— Второй жакет испорчен за одну неделю.

— Я не виновата.

— А кто виноват, хотел бы я знать? И вот, смотри, ты на костяшках кожу сорвала.

— Не смей… — прошипела Ева, когда он поднес ее руку к губам, и поморщилась, когда поцеловал костяшки.

— Ты это заслужила, — сказал Рорк, — за то, что свалила его. Ты же знала, я сам хотел.

— «Скорая» и фургон уже в пути. — Пибоди бросила взгляд на Мориарти. — Отличный был ход. А жакетика жаль.

Ева прижала руку к порванному рукаву. Шпага разорвала ткань и оцарапала ей кожу.

— Дело того стоило. Так, ребята, заканчивайте тут. Пибоди, забронируй мне комнату для допросов. Да, и передай медикам, пусть подштопают этого мерзавца, он мне нужен живой. Может, это будет выглядеть эффектно, если окажется, что приятель его убил, но мне не до подобных эффектов. Я вернусь в Управление, переоденусь и отчитаюсь перед майором.

— Никуда ты не пойдешь, пока медики не обработают рану, — вставил Рорк.

— Да он меня едва зацепил, и не зацепил бы, если бы не эти проклятущие туфли.

— У тебя есть выбор. Сядь и дождись медиков, или я опозорю тебя перед твоими людьми и поцелую.

Ева села.

Поскольку Дадли потребовал адвоката, едва придя в сознание, Еве хватило времени принять душ и переодеться, отчитаться перед Уитни, выслушать рапорты, проинструктировать и распустить команду.

Она осталась в комнате В одна… перед доской, перед лицами убитых. Она вспомнила жену Джамаля Хьюстона, его партнера и друга, рыдающих родителей Адриенны Джонас, ее ассистентку, еле держащую себя в руках, и всех остальных, кому ей пришлось нанести удар известием о смерти.

Она еще раз поговорит с ними со всеми, скажет им, что те, кто отнял эти жизни, сокрушил все эти миры, были остановлены. И она все сделает, чтобы они заплатили за свои действия.

Ей хотелось верить, что это поможет живым, она продолжала верить по причинам, которых сама до конца не понимала, что это служит утешением мертвым.

— Ева.

— Доктор Мира. — Ева отвернулась от доски. — Что вы здесь делаете… так поздно?

— Хотела досмотреть все до конца. — Мира встала рядом с Евой и оглядела все фотографии. — Как их много… Это же чудовищно!

— Жертв могло быть еще больше. Мы остановили их сегодня, и мы закроем за ними дверь тюремной камеры. Во многом благодаря вам, доктор Мира. Если бы я раньше догадалась, что они сделали меня мишенью, на этой доске было бы меньше лиц.

— Вы прекрасно знаете, что это не так, и нельзя так думать. С таким же успехом можно сказать, что их было бы больше, если бы вы так быстро не расшифровали схему. Вы работали над этим делом, и сегодня вы его закроете. Я бы хотела понаблюдать за допросом Дадли.

— Ну, это может быть еще не скоро. Он совещается со сворой адвокатов.

— Я подожду. Мне сказали, что вы ранены.

— Да это всего лишь царапина, честное слово. Это все из-за туфель. На таких каблуках не устоишь. И все-таки. — Ева шлепнула себя по руке. — Это была старинная итальянская шпага. Круто!

В комнату вошла Пибоди:

— Привет, доктор Мира. Даллас, главный адвокат Дадли хочет с тобой поговорить.

— Надеюсь, ему есть что сказать. Я с ним встречусь возле комнаты для допросов.

Бентли Соренсон, импозантный мужчина с гривой темных волос, жгучий цвет которых подчеркивали серебристые пряди на висках, сухо поклонился Еве.