Они бросили тебя здесь, Илна.

Девушка продолжала идти ровным шагом: такой темп она могла сохранять в течение целого дня и половины ночи. Она не бежала. А, скажите на милость, куда здесь бежать?

Ты в ловушке, Илна. Они, должно быть, сейчас смеются над тем, как ловко заманили тебя сюда.

На ходу она безостановочно завязывала узлы на своей веревке — один на другом. Скоро недоуздок превратился в один сплошной, размером с человеческую голову комок. Тогда Илна принялась методично распутывать узлы.

Ты недостаточно хороша для Гаррика и его новых друзей. Они постыдились даже привести тебя сюда.

На небе прямо перед ней появилась светлая точка. Слишком маленькая, чтоб быть солнцем, она тем не менее нестерпимо ярко сверкала на фоне серого неба. Илна продолжала идти.

Безымянная субстанция под ее ногами уступила место грубому гравию. Но прошла не одна минута, прежде чем появился какой-то просвет в неизменном сером цвете. Девушка не сбивалась с шага, руки ее снова были заняты завязыванием узлов — теперь другим способом, но с тем же конечным результатом.

Она продолжала шагать по некоторому подобию галечного пляжа в родной Барке. И там они тоже смеялись над тобой, Илна.

Увидев дерево, девушка не удивилась. Казалось, она предвидела его появление. Черный силуэт резко выделялся на фоне бледно-серого неба. Крошечная точка светила прямо сквозь его ветви. Илна продолжала идти.

Ты бы пожертвовала всем ради них, Илна. Но они отшвырнули тебя, как ненужную вещь.

Дерево выглядело почти нормально. Ненормальность была связана с расстоянием, которое никак не хотело уменьшаться с продвижением Илны.

Голые ветви дерева свивались в причудливом переплетении, Напоминавшем древо жизни. В какой-то момент они начали двигаться.

Ты счастливица, что нашла меня, Илна. В этом месте случаются ужасные вещи.

— Кто ты? — спросила девушка. И снова ее голос угас, не оставив после себя эха. Во всем пространстве существовали только она и это дерево.

Я твой друг. И я дам тебе все, что ты захочешь.

По щекам Илны потекли слезы.

— Я хочу обратно! Пожалуйста, верни меня в мой мир!

Конечно, Илна, я верну тебя обратно; я ведь твой друг. Я знаю: ты не принадлежишь этому месту. Так что я перенесу тебя, куда ты захочешь. Но, Илна, ты ведь мастерица… Не хочешь прежде узнать, как надо на самом деле ткать узоры?

— Я не понимаю, — пожаловалась девушка. Незаметно для себя она остановилась и теперь стояла на галечной равнине, держа в руках спутанный моток веревки.

Я могу научить тебя, Илна, таким узорам, благодаря которым ты станешь королевой… нет, даже богиней.

— Как ты можешь… — начала было Илна. Затем спросила: — А зачем?

Чтоб они никогда больше не смеялись над тобой, Илна. Гаррик бросил тебя ради этой расфуфыренной гордячки, но больше такого не повторится. Они все узнают тебе цену.

— Я хочу вернуться назад, — прошептала девушка.

Но сначала я научу тебя прясть, хорошо?

— Да, — согласилась Илна. Она уронила на землю веревку и закричала что было сил: — Да!

Я научу тебя, потому что я твой друг.

Ветви начали двигаться быстрее. Крошечное солнце, светившее сквозь них, становилось все ярче, все горячее. Девушке пришлось отвернуться.

Твой единственный друг.

Ветви продолжали сплетаться и расплетаться в диковинные узоры в мозгу Илны. Может, даже где-то глубже. Впервые в жизни она не чувствовала себя одинокой.

Ноннус развел костер из сухих водорослей. Над ним весело булькал котелок, хотя, как подумала Шарина, крабам было в нем совсем невесело.

До Тегмы девушке и в голову не приходило задаться вопросом: что чувствует краб? На острове она задумалась, а не питались ли аркаи людьми?

Язычки пламени были чистыми, окрашенными в сотни нежнейших оттенков благодаря морской соли, пропитавшей травинки. Время от времени тот или иной клубенек лопался в костре, испуская облачко пара. Отшельнику приходилось постоянно подкармливать огонь. Шарина даже забеспокоилась: а хватит ли собранных водорослей, чтоб закончить стряпню? Впрочем, она уже знала цену сомнений в решениях Ноннуса.

Он был человеком и, как все, мог ошибаться. Но с тех пор, как они взошли на борт триремы, Шарина не заметила ни одной серьезной ошибки у своего друга.

Если не считать, конечно, того факта, что Ноннус сел на эту чертову трирему вместо того, чтобы остаться в своем благословенном одиночестве на окраине Барки.

— Может, я…

От ее слов отшельник аж подскочил, и это заставило девушку умолкнуть.

— О, я… — снова начала Шарина и в смущении замолчала.

— Дитя мое, — Ноннус, казалось, был смущен не меньше. — Я так долго прожил в одиночестве, что порой забываю о других людях.

Улыбка медленно проступила на его лице.

— Поддерживать огонь, вдыхать соленый запах вареных крабов… Это напоминает мне время, когда мне было столько же, сколько тебе сейчас. До того, как кое-что случилось…

Его улыбка растаяла, как иней на солнце.

— До того, как я кое-что совершил, — поправился отшельник.

— Я подумала, не позвать ли Азеру с Медером, — сказала Шарина, глядя на вершину, за которой скрылись их спутники. Ей почему-то не хотелось встречаться глазами с Ноннусом. — Не думаю, чтоб они взяли с собой еду.

Остров представлял собой совершенно невыразительный округлый холм. Лишь отсутствие звезд отличало темную землю от темного же неба. Углядеть в таких условиях фигурку человека было невозможно, но исчезновение и появление звездочек на небосводе позволяло судить о передвижении аристократов вдоль линии горизонта.

— Нет нужды спешить, — сказал отшельник. — Подождем еще с полчаса.

Шарина обошла весь остров в поисках плавника, но безуспешно. Повсюду было все то же, что и в месте их высадки. Она сомневалась, успеет ли высохнуть мачта челнока, чтоб использовать ее в качестве топлива. Но все получилось именно так, как предсказывал Ноннус.

Пока девушка бродила по острову, она время от времени видела Азеру и Медера на вершине холма. Аристократы не позаботились возвести себе убежище при свете дня. Что ж, если они с наступлением темноты решат спуститься вниз, для них найдется местечко возле костра. Отшельник даже натянул на колышках непромокаемую парусину, как делал это во время плавания на лодке.

— Кроме того, — заметил Ноннус, — мне кажется, ночь спокойнее в их отсутствие.

Он улыбнулся и добавил:

— Милосердие — одна из вещей, о которых я молюсь. Но у меня длинный список.