Потому я так и дорожил дружбой с мистером Стоунексом. Нашелся взрослый человек, который ценил меня самого по себе, ничего от меня не желая, – и это придавало мне значимость в собственных глазах. И совсем уж переполняло меня гордостью то, что нашу дружбу нужно было хранить в тайне. Я думал об этой дружбе перед сном, держался за нее, как за волшебный талисман. Мне было известно нечто, о чем другие мальчики не подозревали. О чем не догадывались даже учителя. (Я привык держаться за свои секреты, возможно, чересчур привык. Привычка молчать сделалась моей второй натурой.) Я рисовал себе картины, как старый джентльмен объявляет меня своим приемным внуком и забирает из школы к себе в дом. Но это были пустые мечты, а реально можно было надеяться на то, что он пригласит меня к себе на рождественский обед.

В четверг накануне Рождества я с еще одним хористом возвращался к себе после утренней репетиции. Всю предыдущую ночь шел снег – зрелище для меня необычное, поскольку я никогда его прежде не видел. Я был погружен в собственные мысли, напуганный объявлением, которое сделал во время репетиции хормейстер, и заметил старого джентльмена (он, вероятно, направлялся в банк), лишь когда нас разделяло каких-нибудь несколько шагов. Внезапно мистер Стоунекс окликнул меня по имени. Второй мальчик, шагавший впереди, из любопытства обернулся; в тот же самый миг я заметил молодого мистера Куитрегарда, который, как обычно в это время по четвергам, шел открывать библиотеку.

Мистер Стоунекс спросил, не приду ли я к нему на рождественский обед. Потом добавил:

– Вы ведь не видели еще мои карты? Сегодня днем я должен получить замечательный старый атлас; если вы у меня будете, я вам его покажу.

– Я бы очень хотел, сэр. Когда?

– Сегодня днем, – отозвался он.

Его слова были двусмысленными, но мне так хотелось получить приглашение на этот день и прогулять вторую репетицию, что я истолковал их в свою пользу. В душе я подозревал, что атлас будет доставлен сегодня, а посмотреть на него я смогу в Рождество, и таким образом приглашение это являлось не более чем выдуманным предлогом, чтобы пропустить репетицию. Однако положение мое было отчаянным, и я ухватился за соломинку.

Мисс Нейпир послала мне письмо с просьбой помочь ей в работе над книгой четыре года назад, как раз когда над Европой начала сгущаться черная тень, которая ныне только-только успела рассеяться. Я отказался. Не потому, что не испытывал интереса, – напротив, не проходило дня, чтобы я не вспоминал, с болью в душе, бедного Перкинса. Знаменитый комплект ключей от дома мистера Стоунекса, наделавший в свое время так много шуму, долгие годы находился у меня на столе, где я созерцал их каждый день. Эти ключи служили ответом на вопрос, как убийца выбрался из дома, оставив двери закрытыми, и потому делали бессмысленными любые споры о виновности или невиновности Перкинса.

Ничего этого я мисс Нейпир объяснять не стал, а написал только, что много лет назад принял решение не обнародовать по этому делу никаких не известных публике сведений. Однако тон ее письма, откровенный и дружелюбный, располагал к себе, и я предложил дать мне на просмотр готовую рукопись, чтобы очистить ее от фактических ошибок, какими пестрела вздорная газетная статья. Я совершенно недвусмысленно оговорил, что воздержусь от советов по поводу каких бы то ни было предположений, сделанных автором книги. Мисс Нейпир поблагодарила меня и приняла эти условия. Таким образом, через несколько месяцев я получил рукопись «Турчестерекой тайны» и сделал несколько фактических поправок, о чем автор с благодарностью упоминает в « Уведомлении ».

Именно эта ссылка, а также более раннее письмо в газету косвенным путем привели к тому, что мне было поручено опубликовать приведенный выше рассказ. Поскольку я был упомянут в книге как преподаватель и архивариус школы певчих, около года назад ко мне обратился с письмом библиотекарь Колчестерского колледжа. (Необходимо пояснить, что сразу по получении диплома я возвратился в Турчестер и – хотя это может показаться странным – поступил учителем в ту самую школу, где прежде был так несчастлив. Сам не знаю, что послужило причиной: желал ли я, памятуя о собственных несчастьях, облегчить положение нынешних учеников или меня, словно привидение, тянуло к тому месту, где столь многое было пережито. К тому времени со смерти мистера Стоунекса прошло уже девять лет и многие из тех, кого упоминал доктор Куртин, давно уже покоились в могиле. Однако довольно об этом, я повествую не о собственной жизни – она в последнее время не столь интересна и мне самому, что уж говорить о других людях.)

Гипотеза, выдвинутая в «Турчестерской тайне», широко обсуждавшаяся и в основном принятая публикой, меня не занимала, поскольку я знал, что она неверна. Я немало позабавился, слушая во многих домах и барах города горячие споры по ее поводу. Если ко мне взывали, надеясь из первых рук получить сведения о происшедшем, я сумрачно мотал головой, хотя честнее было бы, конечно, открыто заявить, что я предпочитаю хранить их при себе. Хотя книга мисс Нейпир не содержит неизвестных мне фактов, касающихся убийства, меня очень привлек собранный ею материал о ранних годах мистера Стоунекса, о его отношениях с сестрой и отцом – натурой весьма неординарной, – а также о дальнейших судьбах связанных с этим делом лиц.

Мисс Нейпир сообщает, что сразу после смерти отца мистер Стоунекс положил конец многим роскошествам, на которые тот не скупился ради дочери, и сестре пришлось забыть о богатых нарядах, горничных, бесконечных гувернантках, которых она третировала, и о предоставленном в ее исключительное распоряжение выезде с пони. Своевольная, балованная барышня наверняка решила, что брат желает отыграться за те притеснения и насмешки, которым подвергал его отец. Верно, что в последующие два года он не выказал готовности уделить ей что-либо из их общего наследства, а также не следил за ней как должно, почему она и смогла сблизиться с актером, с которым впоследствии бежала. Мисс Нейпир подтверждает, что через пять лет, достигнув совершеннолетия, сестра потребовала свою долю большого, как она полагала, наследства, но не получила ничего. Последовала ожесточенная схватка в суде, и, возможно, мистер Стоунекс прибегал не только к законным методам, дабы удержать наследство сестры. Мисс Нейпир открывает, впрочем, что у него были веские основания так поступить. Когда отец ребенка мисс Стоунекс убедился в том, что богатое наследство ей не достанется, он тут же ее бросил.

Оставшись без средств к существованию и потерпев неудачу на сцене, она нашла себе место экономки в Харрогейте и тем же занятием зарабатывала себе на жизнь ни много ни мало – почти двадцать пять лет. Сын ее вырос в бедности. Он был глубоко ожесточен и против своего отца, который бросил их с матерью, и против дяди, отказавшего матери в законной доле родительского наследства. Мать называла себя миссис Стоунекс и намекала, что является вдовой некоего Стоунекса, принадлежавшего к хорошо известной семье с запада. Возможно, она надеялась, что неженатый брат назначит ее сына своим наследником. Однако, поддавшись злобным чувствам, она разрушила собственные планы тем, что внушила сыну ненависть к дяде, который якобы их обездолил. Она не уставала ему напоминать, как бы они жили, получив то, что причитается им по праву и морали: ей не пришлось бы потеть за корку хлеба, а его ждало бы блестящее будущее. В результате мальчик, порывистый и необузданный по натуре, воспылал против дяди такой злобой, что в восемнадцатилетнем возрасте отрекся от родства со стороны матери и принял фамилию отца.